Вдова на выданье - Даниэль Брэйн

заморить червячка приказчики, и я «изобрела» бизнес-ланч. Мне так казалось, а Мирон, посмеиваясь, поведал, что испокон веков в суп холопам кидали все, что не доели вчера за барским столом. Я сидела, подперев голову рукой, и тосковала, а Мирон учил Леониду сервировать и восхищался ее понятливостью.

Леонида старалась, с посетительницами была тактична, возможно, сказывался прежний опыт в лавках, но в ресторане ей приходилось нелегко. Прислуживать кому-то перед теми, кого она знает, в частности передо мной, ей было унизительно, а я не делала ей поблажек. Так, иногда, когда требовалось что-то узнать.

Я подала купчихе Рогоносцевой чай с трубочками, вернулась в кухню и остановилась рядом со столом, где Леонида в лохани чистила столовые приборы. Мирон и поварята крутились в другом конце кухни, подслушать нас никто не мог.

— Почему ты пришла ко мне, а не к Ларисе? — спросила я, опершись на край стола. — Домна ведь ее отчего-то не тронула. А Лариса, это она выставила тебя за порог.

Если исключить, что ты лишилась дара речи, когда увидела мой дом, и загорелась свить себе гнездышко у меня за пазухой, зачем-то ты явилась именно ко мне.

— Я не знаю, — отозвалась Леонида слишком быстро, чтобы я поверила. Ложка выскользнула, но допустим, она просто в мыле. — Матушка не говорила мне, что да как. Лариса… меня выгнала, не хочу ее знать. Она бы меня погубила, Липа.

Я машинально отерла руку от мыльных брызг. Святая правда, Клавдия отволокла бы Леониду в острог, она о преступлениях Домны не знала, боялась она меня и подозревала меня. Убийца жила с ней под одной крышей — тишайшая, незаметнейшая, смертоносная, как черная вдова.

Жила — и не жалила. Как это удивительно.

Глава двадцать восьмая

Мирон предрек кейтерингу провал. Я сочла мрачный прогноз хорошим знаком и показала сама себе большие пальцы. Под закрытие мы все распродавали «на вынос» за половину цены, даже домой мне не всегда удавалось что-то отложить, и я надеялась, что популярностью будет пользоваться и доставка.

— Сколько стоит лошадь, Мирон?

— Не позорьте вы заведение, Олимпиада Львовна! — взвыл Мирон, хватаясь за голову, и мука с его рук осыпала все вокруг. — Дерьмовое мясо, три целковых вся туша! Сказать кому, со стыда сгорю!

— Живая лошадь, Мирон! Мне не нужно ее есть, мне надо, чтобы она товар возила!

— Целковых тридцать, матушка, — мгновенно успокоился повар и вернулся к выпечке, а я закатила глаза. Трех лошадей хватит?

Я взяла перо, плеснула на исчерканный расчетами лист чернилами; вошла Леонида, вытерла руки о висевшее при входе полотенце, подошла и не глядя высыпала деньги на стол передо мной. Сколько бы я ни говорила ей так не делать, бесполезно, а Парашка, когда я вечером нажаловалась ей и попросила совета, просветила, что благодетельница, которая аспидка, то есть Клавдия, выдающая себя за Ларису, любила обвинять в кражах всех, включая меня.

— А то бы подумать, чего после смерти купчины благодетельница с цепи сорвалась, — задумчиво почесала нос Парашка и заработала крючком. — Благодетельница нищим последнее отдавала, а то из-за полцелкового — крик. Вот Леонидка и вываливает карманы. Не нравится ей на тебя спину гнуть, подносы таскать, а куда ей еще идти, сама посуди?

Леонида к участи подавальщицы притерпелась, к тому же женщины заглядывали нечасто, и большую часть дня она все равно проводила на кухне. Повариха из нее была никудышная, Мирон приспособил ее посуду мыть, и совесть меня точила, но так, самую малость.

Я отпила лимонад и склонилась к письмам Ларисы. Я читала их каждый день, пребывая в сказочном убеждении, что разгадка прячется между строк, но ничего, конечно, не находила.

Лариса живописала Николаю наше убогое житие — кратко, но выразительно, перечисляя бытовые мелочи, и все эти доклады были, лишь чтобы иной раз вывести на бумаге «соколика». Я сличала почерки, особенности написания букв, нажим, наклон, стилистику, и приходила к выводу — писал один человек. Каждое послание оканчивалось слащавым «остаюсь сестра ваша верная Лариса», я давно разложила письма по датам: первое — весна прошлого года, написанное, вероятно, сразу как Николай ушел в последнее плавание, еще три — в течение лета и пятое, без концовки, — аккурат перед кончиной Матвея.

Ничего. Хоть какая-то зацепка, но нет, или я ее просто не видела. Даже про случай с Леонидой ни гу-гу.

«Шатер» имел полный зал, поэтому рекламный бюджет я пустила на объявления для кейтеринга. Я напрягла фантазию, вспомнила самые результативные слоганы, но истратила больше двадцати целковых впустую. У клиентов были свои, домашние повара, и кухонная революция откладывалась. Зато у меня вошло в привычку читать газеты — скукота, сплошная политика, экономике уделяли неприлично мало внимания, а несколько полос отводили под занимательную рекламу и статьи, как жить счастливой семейной жизнью.

Сначала я читала этот домострой с интересом, но вскоре бросила. Советы были неприятными, а интеграция моя в общество и эпоху прошла и так успешно, чтобы я портила себе настроение этой дрянью.

Когда ремонт во втором зале подходил к концу, случились два примечательных события. Первое — беременность жены Пахома Провича, и Сила, принесший мне эту радостную весть, аж разревелся. Он уселся на стуле в углу кухни, счастливый до невозможности, и крупные слезы, как елочные игрушки, сверкали в его бороде. Я не задавалась вопросом, кто оказал Обрыдлову такую услугу, может, и Сила — не мое это было дело. Второе — оплеухи, которыми Авдотья Ермолина наградила супруга, когда тот явился домой за полночь, нетрезвый и с пустыми карманами. Агафья, примчавшаяся ко мне ни свет ни заря и поднявшая меня с постели, сербала чай, жевала вчерашние слойки и добродушно смотрела, как кот собирается тошнить шерстью на ее плат.

Я завела кота, было чувство, что чего-то недостает. Теперь все было в ажуре, даже лоток, который Евграф постоянно опрокидывал.

— По физии ему надавала, руки в бок, приложила прощелыгой да недоумком, а когда Макарка с испугу сбечь хотел, запустила вазой — от на столечко не попала. Хорошо! — Агафья сунула остатки слойки в рот, проглотила, утерла губы и звучно всосала с блюдца чай. — Как считаешь, матушка, Дуняшку в лавку ставить уже пора али нет? А Макарке я еще добавила, да ему разве впрок пойдет?

Любая наука хороша, когда доходчива.

В одну из последних летних ночей — лунную, свежую, терпко пахнущую росой