Тайна императора - Елена Золотарева

одежду, чтобы засветить голую грудь этому Ириму! Не я просила напоить меня из чашечки! И тем более, не я лезла с поцелуями! Да и вообще! Разве я могла противостоять ему, когда он одним только взглядом мужиков об стены крошит?! Ладно. По правде, не особо-то и хотела сопротивляться, ну а вдруг он тоже мой муж, а я его отвергну. Сами же говорили, что нельзя!

От обиды сжала дрожащие губы и отвернула голову. Оправдываться не стану. Я ни в чем не виновата!

— Тебя только что обвиняли в сговоре с преступником! — выдал Фарос, скрипя челюстями.

Анвар тоже издал звук, похожий на утробное рычание и подкатил глаза. А я только и смогла беззвучно открыть рот.

— Все-таки решились…— Анвар злобно размял шею и выдохнул с таким сожалением, будто знал заранее, что так будет.

— Конечно решились! Только идиот не увидел связи. Мила! Почему ты нам не сказала, что отец Миры Антей?

Я вытаращилась на Фароса, напоминая себе кошку, у которой шерсть встала на загривке. То есть, дело не в Ириме? Опять мой бывший мне жизнь портит?

— Я повторю еще раз. Я не знала! — ответила тем же тоном, с каким со мной говорил Фарос.

— Мила, спокойно! — Анвар приобнял меня, пытаясь утихомирить.

— Ты понимаешь, что тебя хотели впутать в это дело? А главное, как складно все получается! Вы не просто знакомы. У вас общий ребенок. Его предательство и твой прилет во дворец. Исчезнувшая рукопись, известие о болезни императора. Открывшаяся тайна о его происхождении. И во всем этом замешана ТЫ!

Я слушала мужа и понимала, что каждое его слово правда. Человеку, не знавшему меня, и правда могло показаться, что я засланка, очередная предательница, готовая помочь свергнуть императора. А внезапное сближение с Анваром и Фаросом просто идеальное прикрытие, ведь они не позволят засадить в тюрьму свою шера-йю. Боже…

— Мы верим тебе, Мила, — Фарос резко сменил гнев на милость, подошел и сжал мои ладони в своих, — но, если бы мы владели информацией, никто даже не подумал бы лить на тебя эту грязь.

Я повернулась обратно, к мужу, и не стала убирать своих рук.

— То есть, вы так не думаете? — уже не скрывая слез, хлюпая носом, ныла я.

— Нет конечно!

— Мила-я, доверие. Помнишь? — Анвар вытер слезы и крепко прижал к своей груди.

— Помню, — всхлипнула я, оставляя мокрый след на смуглой блестящей золотом коже, — почему тогда вы злитесь на меня?

— Потому что мне сейчас пришлось перед десятком человек доказывать, что они не правы.

— Они целые? — хмыкнул Анвар, намекая на то, что Фарос и отделать несогласных мог.

— Целые, – заворчал мой второй муж, и уткнулся носом между моих лопаток, — принцесса, я не хочу, чтобы хоть какая-то тень легла на твою репутацию. Ты наша богиня, и я убью любого, кто усомнится в твоей чистоте. Просто не скрывай от нас ничего.

Он говорил прерывисто, будто подбирал слова, и целовал, легонько касаясь кожи.

— Ты из-за меня плачешь? — Он забрал меня из объятий Анвара и развернул, чтобы посмотреть на заплаканное лицо, — прости, солнце! Я не должен был так говорить с тобой.

— Если бы я только догадывалась…

— Прости!

Я обняла мужа, но тут же отстранилась, вздрогнув от ужасной мысли, что пришла в голову.

— А император? Он тоже думает, что я подельница Антона?

— А с императором у нас будет отдельный разговор, Мила-я, — Анвар снова гневно сверкнул глазами, и поспешил уйти, чтобы не показывать свое раздражение, — идемте ужинать. Я голодный как тысяча сынов бездны!

За ужином мы старались говорить на отстраненные темы, но это не мешало мне погружаться в собственные мысли. Я думала о том, что снова из-за недосказанности, нежелания открыто поговорить, чуть не случилась беда. Ну разве трудно было мне рассказать об ошибке своей молодости людям, которым доверилась?

Мне казалось, что я ее приняла, прожила, но, видимо, все равно она продолжала лежать грузом в моей душе. Я так тщательно утрамбовала его, чтобы из всеобъемлющего горя получился маленький камешек, который можно было бы запихнуть поглубже, что и забыла. А он никуда не делся.

Следующее утро началось с нудного писка оповещений, приходящих на наши устройства связи. Мои мужчины редко спали, но всегда лежали рядом со мной до утра, обнимая, чтобы я чувствовала их рядом. Так и спалось крепче, и просыпаться от их ласк было намного приятнее. Вот и сейчас расплетать руки и ноги было неохота, но необходимо. Потому что посторонние звуки раздражали сильнее с каждой секундой.

— Твой отец, — первым поднялся Фарос, который пока еще состоял на службе у императора, — приглашает нас троих.

Анвар притянул мое сонное лицо, сжимая ладонями щеки, чмокнул в припухший после сна нос.

— Что там?

— Допрос Антея. Хочет, чтобы мы присутствовали.

— Еще чего! — возмутился первый муж, — Миле нечего там делать.

— Я хочу! — поднялась на локти, пытаясь скорее разогнать остатки сна.

— Ты не выдержишь, — он покачал головой, намекая на кровавое зрелище, не предназначенное для глаз женщины.

— Я сама добавлю! — отбросила простынь и юркнула в душ, пока меня не остановили.

Интересно, а Ирим там будет?

Никаких подвалов, железных засовов и бряцающих металлом замков. Светлые чистые залы, прозрачные стены переходов между корпусами дворца и полное отсутствие охраны. Впрочем, как и всегда. Будто и не было никакого восстания.

Мои мужчины поскрипывали челюстями, недовольные моим решением присутствовать на допросе, но отказать не решились. К тому же, это было приглашение императора.

В помещении, больше похожем на медицинский центр, было более людно. Статные красивые мужчины в перевязи встречались все чаще, и уже почти не смущали своим видом, как в первые дни пребывания на Ману-ре, но все же смотрелись они здесь инородно. Белые светящиеся стены напоминали задворки психиатрической клиники, а служители императора совсем не были похожи на больных.

Задумавшись о несоответствии картинок, я и не заметила, как мы пришли. Наверное, это была единственная темная комната на этом этаже, и то только потому что являлась потайной.

В метре от прозрачной стены располагались три кресла, но мои мужья, проигнорировав удобства, стали прямо перед затемненным стеклом, загораживая своими плечами весь обзор. Еще и руки на груди скрестили, став совершенно необъятными.

— Мне