Эта башня во мне - Надежда Викторовна Ожигина

в данный момент Кондашов уже умер. То, что у Грига есть пропуск в отель, выданный Софи Вознесенской и подтвержденный моим приглашением, я сохраню в секрете. Не одобрите, обзовете дурой. Но если Грига осудят, – с вас ведь станется, господин командор, – найдутся свидетели в его пользу.

Я подошла к постаменту, сдернула снежный атлас. Не скатерть, а штора из банкетного зала, тоже так себе применение. Под шторой обнаружился бронзовый зверь, обхвативший лапами щит. На постаменте у правой лестницы скучал его верный товарищ. По щелчку моих пальцев трещины в плитах срослись, уничтожая улики.

Главное, чтоб несчастная девушка не заметила, что мерзавцы-коты исхитрились поменяться местами, вон как жмурятся от удовольствия и рычат, облизывая клыки.

«Чтоб ночью сели, как полагается!» – мысленно приказала я.

А вслух успокоила администратора:

– Видите, все в порядке. По Москве идут магнитные бури, случаются разные галлюцинации. Хорошо, дорогая? Ну вот и славно. А если коты снова исчезнут, захотят, скажем так, погулять, просто не поднимайте шума. Отель отведет глаза посетителям.

«Ленинградская» словно подернулась дымкой, заскрипела лифтами, крутанула «вертушку». Приняла к сведению просьбу со-здания. Коты блаженно сощурились, предвкушая новые драки с исподами. Засиделись, бедняжки, на одном месте!

Решив проблему с пропажей статуй, я торопливо впрыгнула в лифт и поехала, наконец, домой, гадая, зачем прилетал Григорий.

Подозрения подтвердились: дверь на террасу была открыта, скелет Самойлова накрепко связан и спрятан под столом в кабинете. Рядом лежала стопка костюмов и френчей военного образца с короткой запиской:

«Продай на Авито. Это барахло стоит недешево».

В шкафу же, рядом с концертными платьями и нарядами Софи Вознесенской, теперь висели рядком черные рубашки, пиджак и куртка, вечерний костюм и даже фрак, пахнущие так, что голова шла кругом. Тем особым мужским ароматом, что будоражил во мне все гормоны, мирно дремавшие долгие годы.

Я уткнулась носом в черную куртку и дышала им, снова и снова. Сдернула с вешалки мужскую рубашку, накинула на плечи, прошла на кухню, представляя, как он меня обнимает. Жалкое, слюнявое зрелище, но я не смогла устоять.

На кухне ждал новый сюрприз. Чашка с остывшим кофе, надкусанный бутерброд с колбасой. Засохший эклер на блюдечке.

Против воли нарисовалась картинка: Григ привез часть одежды на смену, чтоб не дразнить меня голым торсом и не рядиться в «барахло» генерала. Будто планировал прилетать, ужинать вместе, ходить в кино! Сел перекусить от щедрот «Ленинградской», дожидаясь ее хозяйку. А потом услышал мой внутренний вопль, истерично зовущий на помощь. Кинулся вниз, разбудил котов, отправил их по Кромке в метро. А сам рванул наперехват дракону! Потому что если б тот ужас в маске успел добраться до нас с Варварой, мы лежали бы рядком у «Красных ворот», холодные, как мрамор вокруг.

Конечно, вы правы, господин Фролов, я ужасно зависима от Воронцова, я теряю рассудок при его появлении. Как иначе объяснить тот сомнительный факт, что я доела его бутерброд, выпила кофе, целуя чашку с той стороны, где он касался губами? Что упала в кровать в его рубашке, надетой вместо пижамы?

Ведь я понимаю умом, что Григ может быть связан с драконом! Может быть в сговоре с кем угодно. Что вы готовы ему приписать половину преступлений Москвы. Такова репутация Воронцова, маньяка, убийцы, последней сволочи.

Но что же делать, кромешник, если для меня Григорий – герой, вновь и вновь спасающий от погибели? Я – все то, в чем меня обвинили, зависимая влюбленная дурочка, продавшая душу дьяволу. И, возможно, еще расплачусь за это всем, что дорого в жизни. Но пока я верю ему, а не вам!

1.

Если и мечтала я отоспаться, судьба вновь обломала по крупному.

Потому что в восемь утра «Ленинградская» загудела, как стартующий самолет. Перепуганная до смерти, я подскочила, путаясь в широкой рубашке Григория, свалилась с кровати на пол, рассадив обе коленки, и прислушалась к тому, что творится в башне…

После неспокойной и влажной ночи, проведенной в метаниях и полубреду, полном крови, трупов и манекенов, показалось, что снова нападают инцы, присланные оборотнем в серебряной маске. Я даже успела заползти под кровать в каком-то бессмысленном детском стремлении спрятаться в пыльном углу от всех ужасов взрослой жизни. Но сны растаяли в лучах солнца, шарящих с видом бывалых грабителей по всем уголкам квартиры, а звуки «Ленинградской» успокоили нервы не хуже настойки пустырника.

Обычное мирное утро, кто-то выезжает, кто-то хочет позавтракать, большинство мирно дрыхнут в кроватях, досматривая сладкие сны. Впору завидовать, а не пугаться. Скучная жизнь обывателей, о которой только мечтать…

Снова гул, неприятный, настойчивый. По паркету заклацал Самойлов, ткнул костяшкой в черный дисковый телефон, надрывавшийся на трюмо в прихожей. Надо же, освободился, я ж тебя оставила под столом в кабинете, не хотела прикасаться к подобной сволочи!

Старинный аппарат, с внушительной трубкой, висящей на затейливых рычажках, гудел, подмигивал красной лампой, намекавшей на важность звонка. Я буркнула встрепанное «але» и услышала бодрый голос Шестой:

– Неужели еще дрыхнешь, сеструха? Офигеть, время к обеду!

Я проверила смартфон: нет, часы не стоят. Восемь утра, чтоб ей пусто было.

– Короче, – не слушала вздохов Варька. – Через час собираемся у Марго. Я у тебя через тридцать минут. Мы же снова на котах по Кромке, Седьмая?

В голосе было столько мольбы и предвкушения скачки, что я невольно хихикнула. Вот не зря говорят в народе: маленькая собака – всегда щенок. Сотню лет разменяла Варвара, а осталась в душе ребенком.

– Может, лучше на метро, без выкрутасов?

– Вот еще, толкаться в час пик! – привела контрдоводы Варька.

Моя попытка доспать полчаса накрылась огромным тазом.

Я вынесла ей кофе в фарфоровой чашке и два круассана с шоколадной начинкой. Варвара умяла их в пять минут, с восторгом разглядывая котов и поглаживая лапу левому.

Мое туманное будущее вдруг обрело кристальную ясность и заиграло яркими красками! Разумеется, в фантазиях Варьки мы уже крушили всякую нечисть, что прорвалась с исподнего дна. В любое время суток звонит телефон, я прикладываю руку к виску, отдавая честь командиру, коты взнузданы и готовы к рывку. Оружие? Ну, у меня есть маузер, из которого самоубился Самойлов. Прикуплю к нему серебряных пуль…

Как бы ей намекнуть помягче, что у меня есть планы на жизнь? И разрывание на куски страхолюдин – хобби так себе, не в моем пошлом вкусе? Я – унылая мещанка, интеллигенция, не пригодная к призыву ни в какие войска. Предел мечтаний – спокойное чтение старинных фолиантов в уютном кресле, а еще –