Эта башня во мне - Надежда Викторовна Ожигина

Шестая шумно хлюпнула кофе, сдала чашку подоспевшей администраторше.

– Вот! – торжественно возвестила Варвара, вручая скромный мешочек. – Тут пыльца беспамятства, подарок, сеструха. Достаточно кинуть щепотку на ветер. Обычно его выдают в Бюро, но после вчерашнего, как понимаю, ты с ними знаться пока не желаешь. Хотя Обухов тебя защищал! И так смотрел вслед, чуть кофр не спалил! Кстати, зачем ты снова со скрипкой?

Я действительно прихватила футляр, чувствуя себя неуютно без любимого инструмента. Вырабатывалась особая мания, зависимость от смычка и струн. Но с другой стороны, пригодилась же! Только музыку кромешники и услышали, ей почему-то больше доверия, чем самым искренним словам и поступкам. Музыка что-то будит внутри, заповедное, позабытое. Звук – древнейший инстинкт человечества на уровне «свой-чужой», он дает иллюзию защищенности и предупреждает о близкой опасности. Самая первая музыка – песни шаманов первобытных племен – собиралась из звуков как привычных с детства, так и запредельно-чужих, создавая особую магию.

– Ты снова зависла, Аля? – Шестая мотала рукой перед носом. – Погнали, Первая ждать не любит. А собрание через двадцать минут!

Коты управились за пятнадцать. Вылетев из подземки на станции «Университет», они с разгону ломанулись вверх, по стенам главного здания, и домчали нас до самого шпиля, где над изящной «Ротондой», в которой запрятан музей Земледелия, приютилась квартира Первой сестры.

После, с видом великомучеников, покорно несущих крест, Лефт и Райт присели на солнышке, спустившись на крышу предпоследнего яруса, среди колосьев золоченой пшеницы, составлявших вычурные вазоны. Полезные мне достались зверюги. Всегда любила семейство кошачьих, а от этих ни шерсти, ни аллергии, и по углам не гадят. По стенам скачут, как по асфальту. И монстров грызут, будто жирных крыс.

Шестая уже пританцовывала, выстукивая в окно дробный марш. Нужно было цветов на клумбе нарвать, что мы, как лохушки, ломимся в окна без шампанского, конфет и букета! Где романтика, господа?

Нас впустила удивленная Кудринка. Долго-долго моргала глазами и выглядывала из окна, разыскивая вертолет. Коты ее проигнорили и притворились горгульями на крыше собора Парижской Богоматери, даже позы схожие изобразили.

Долли махнула рукой, досадуя на странности мира, и потащила меня знакомиться.

Со всем подобающим официозом я была представлена Элеоноре Кротовой, Второй сестре Лицевого корпуса, со-зданию гостиницы «Украина».

– Ах, что вы, это слово такой моветон, остановимся на «Редиссон Хотел», окей?

Ну окей, хотя какая ж ты Редиссон! Разве что упакована по высшему классу, все до единой шмотки – брендовые, из самых распоследних коллекций! Хоть сейчас подавайся на конкурс «Мисс Мира».

Третьей сестрой, тоже фирмовой, приодетой в заграничные бренды, оказалась Катерина Стрельцова, со-здание высотки на Котельнической набережной. Катерину я видела по телевизору, она вела ток-шоу, снималась в кино и вообще довольно активно использовала жителей дома: актеров, режиссеров, продюсеров.

Меня оглядели с головы до пят, весь мой невзрачный прикид, прическу, вернее, ее отсутствие, бирюзовые наушники, драные джинсы и потертый кофр за спиной. Я слышала счетчики в их головах, будто моя стоимость, как человека, вычислялась по одежде на теле. Я же оценивала их по звуку: сильные, способные к магии, но за мелодией башен – своего почти не осталось, все разменяли на модные фишки и миллионные просмотры в ютубе. Хайп подменил самосознание!

Катерина пожала мне руку, утверждая, что если со мной поработать, можно скроить что-то стоящее, годное для экрана. Главное, найти особый стиль магии, сочетаемый с обликом «Ленинградской», но этим пусть займется Варвара.

Будто магия – аксессуар, вроде сумочки или шляпки.

Тем временем Шестая общалась с Кудринкой, смачно расписывая вчерашний бой и наслаждаясь ужасом Долли. Потом добралась до старших сестер.

Я едва сдержалась от смеха, когда невысокая Варька хлопнула по предплечьям красавиц, возвышавшихся над ней на безумных шпильках, обозвала их Котельней с Окраиной, разодетыми каланчами и бодро потопала в мою сторону, щеголяя разношенными кроссовками.

В отличие от них звучала Шестая, как готический собор, как рыцарский замок, привыкший к ежедневной осаде. В ее музыке были металл и порох, рокот таежных лесов и звон непостроенных железных дорог, о которых мечталось в юности.

– Расслабься, Седьмая, не на параде! – улыбнулась мне Варька, как доброй подруге. – Этих фиф не стремайся, нормальные бабы, только на шмотках повернуты. Мы ждем Первую и Четвертую, что само по себе напрягает: уж кто-то, а МИД с МГУ опаздывать не приучены. Тебе есть чем заняться? А то пойдем к Долли, потусим, пока она стол накрывает. Марго расщедрилась на фуршет и пару бокалов шампанского…

Я кивнула на полюбившийся столик, на котором лежали вчерашние папки. Варька их оглядела, поморщилась и больше не лезла с идеями. Я же снова придвинула «Лицевой корпус» и погрузилась в чтение.

В прошлый раз остановилась на том, что Самойлов заполучил документы из тайного архива Якова Брюса: некий план по перестройке Москвы и письмо к Якову Брюсу, написанное лично Петром. Вытащив из папки пачку листов, собранных металлической скрепкой, я наткнулась на новый исторический пласт: после 1929 года Самойлов, а вместе с ним и командор КИКа Федотов буквально заболели архивами Брюса, а через них – уничтожением опасного ордена Субаш.

Из подборки документов удалось узнать, что гражданину Г. А. Воронцову по личной просьбе С. Вознесенской, поддержанной командором Федотовым, было выдана путевка в Ялту, в санаторий к известному психиатру для лечения сводной сестры, Тамары Андреевны Воронцовой, с полным пансионом на целый год. Я пыталась прикинуть по тем временам, сколько стоила такая путевочка, но не смогла представить. Разумеется, Григ медлить не стал, подхватил Тамару под белы рученьки и рванул с сестрой на курорт.

В отсутствие младшего Воронцова начался активный прессинг старшего, главы ордена Субаш, самого Сухаря. Его дергали по допросам, спрашивали о бумагах, пропавших в усадьбе Глинки. Пытались подкупить, убедить, но Сухарь их попытки не оценил, с допросов уходил, если делалось скучно, усилий кромешников его задержать не замечал в упор. А за помощь с архивом назначил цену, да такую, что в докладных записках, отправленных на имя Сталина, Федотов постеснялся озвучить.

В общем, вел себя Сухарь неразумно, нарывался, хамил, не желая признать, что ситуация изменилась, и в Москве хозяйничают другие, не терпящие конкуренции, люди. Его сила была велика, но пришедшие к власти чины и не таких ломали.

Кстати, эти чины не знали, что он – колдовское со-здание, искусственно полученный монстр, считали просто сильным исподом, сумевшим в царские времена пригнуть старушку-Москву. И если бы не Самойлов!

Это он убедил командора Федотова в необходимости ареста главы. Самойлов всего лишь