Мой темный Ромео - Паркер С. Хантингтон

негласное соглашение, но, думаю, в каком-то запутанном и нездоровом смысле то, что назревало в этом особняке, было лучше той реальности, в которой мы оба жили раньше.

Ромео схватил меня за задницу и прижал к возбужденному достоинству. Его челюсти напряглись, глаза закрылись.

– Да к черту. Я куплю тебе диплом.

– Я его сожгу, – парировала я. – Хочу, чтобы люди знали, что я самоучка.

– В чем? В просиживании на диване и слизывании крема с «Орео»? – Его твердый член раздвинул губы сквозь одежду и коснулся клитора. – Стань хотя бы председателем благотворительной организации.

Я помотала головой.

– Я продолжу заниматься благотворительностью негласно.

Он озадаченно меня разглядывал.

– Почему?

– Потому что мне не нужно ни на кого производить впечатление, и тебе тоже. – Я наклонилась поцеловать его. Ромео поймал мои губы своими и захватил в глубоком поцелуе с языком. – Ну, а теперь, может, мне раздеться?

– Обязательно. – Он оттолкнул меня и снова сосредоточился на работе. – Но только потому, что твой наряд – отвратное зрелище. Я занят.

Пускай он ненавязчиво выгнал меня из кабинета, выходя оттуда, я была вполне счастлива. Это было наше первое нетоксичное общение. Как плачевно, что оно вызвало у меня такой восторг. Но, увы, так и было.

Я вернулась на кухню за бутылкой воды (мне всегда очень хотелось пить после наших встреч) и пошла наверх мимо его кабинета.

Остановилась, заметив, что он больше не смотрел на экран. Уперся локтями в стол и обхватил голову, потупив взгляд.

Ромео выглядел раздраженным. Недовольным.

И больше не испытывал ко мне ненависти.

Глава 46

= Даллас =

Мы с Ромео погрузились в рутину. В рутину, в которой я делала все что пожелаю и когда пожелаю, а он перестал меня допекать по этому поводу. В основном мои занятия сводились к совместным обедам с Хэтти, походам в местные библиотеки и чтению запоем книг о Генри Плоткине в преддверии выхода заключительной четырнадцатой части. Отнюдь не жизнь на грани.

Сегодняшний вечер подкрался, как и любой другой.

Пока я порхала над плитой, уплетая вилкой свинину Адобо[42], когда Хэтти даже не успела разложить ее по тарелкам, Ромео ел свою скучную курицу в своем скучном кабинете. Не дай бог застукают, как он цивилизованно ведет себя со своей женой на глазах у персонала.

– Дал, ты же не мочалка. – Хэтти выхватила у меня кастрюлю. – Не нужно вылизывать посуду дочиста.

– Это называется хозяйственностью. Я экономлю воду для засухи.

– Для той, что на другом конце страны?

– А это называется патриотизмом, Хэтти.

– Мы обе знаем, что ты каждый вечер уплетаешь ужин за две секунды, чтобы я убралась отсюда пораньше, и вы с Люцифером могли пошалить.

А поскольку Хэтти говорила только правду, именно так я и поступила, выпроводив их с Верноном за дверь. К тому времени, когда Ромео проскользнул в мою комнату, я уже ждала его обнаженная на одеяле, держа Генри Плоткина в одной руке и текстовыделитель в другой.

Признаться честно, я считала дни, часы и минуты до месячных. Мне так сильно хотелось проснуться утром (ну ладно, днем) и обнаружить, что у меня задержка.

Ничто не осчастливит меня больше, чем беременность. В этом я уверена. Даже если мое благословение станет проклятием для Ромео.

Ромео подошел ко мне и попытался вырвать книгу у меня из руки.

– Подожди. – Я надулась и потянула обратно. – Мэдисон вот-вот…

Он замер.

– Мэдисон?

– Персонаж. Сестра Генри.

А что же Мэдисон-Скотина? Я не слышала о нем со времен перепалки в Le Bleu.

Я бы солгала, сказав, что довольна тем, как мы расстались. И дело вовсе не в чувстве вины. Мэдисон использовал меня как инструмент в борьбе против моего мужа, который, в свою очередь, использовал меня как инструмент в борьбе с Мэдисоном.

Будь я судьей, они оба были бы признаны виновными в преступлениях. Просто отвратно осознавать, что мы втроем застряли в подвешенном состоянии среди власти, эго и денег.

Я отпустила книгу, позволив Ромео положить ее на тумбочку. После чего он показал мне рай в месте, которое должно было стать моим личным адом.

Мы занимались всем, кроме секса. Часами изучали тела друг друга. Каждую мышцу. Каждый изгиб. Лизали, целовали, царапали и сосали.

Он знал мое тело от и до. Родинку под правой бедренной костью. Каждую веснушку на плече.

Я тоже тщательно его изучила, выяснив, щекотки в каких местах он боится (между прессом и бедром), что заставляет его затаить дыхание (когда я беру головку члена в рот, а потом дую на кончик), а что он просто терпит, потому что знает, как мне это нравится (когда я облизываю его ушную раковину, у него от этого бегут мурашки).

В два часа ночи он натянул штаны. Я лежала в кровати с опухшими губами, растрепавшимися волосами и приятной болью во всем теле. Ромео глянул на бедный цветок и пробормотал что-то, подозрительно похожее на «…неспособна даже о цветке позаботиться, что уж говорить о ребенке».

Роза Вернона одолела невозможное – меня.

Мою комнату, лишенную солнечного света, грязную воду, в которой она мариновалась, и мою общую невнимательность.

Время от времени Ромео ухаживал за ней, наливая свежую воду. Как-то раз даже взял маленькие ножницы, которыми я подстригаю брови, и отрезал кончик стебля.

Возможно, именно поэтому у розы опал всего один лепесток с тех пор, как мы стали регулярно спать вместе.

Я не знала, что поражало меня сильнее: то, что Вернон сумел вывести подвид розы, или же скрытая склонность моего мужа заботиться о чем-то с нежностью любящего отца.

Следующим утром я порхала вокруг кухонного островка вместе с Хэтти во время шоколадного состязания. Перед нами лежал шоколад всевозможных брендов. Godiva, Cadbury, Dove, Ghirardelli, Lindt и La Maison du Chocolat.

Вернон, наш судья, сидел на барном стуле, для дополнительной высоты подложив четыре толстых учебника по финансам, которые я стащила у Ромео в кабинете. Хотя мы с Хэтти все равно не видели его через повязки на глазах.

Я разжевала жемчужину с малиновым ганашем.

– Godiva.

Вернон прокашлялся, прервав наше состязание со счетом 4:3 в мою пользу.

– Миссис Коста, у вас гость. – Как и всегда, он упорно называл меня «миссис Коста». И, как всегда, я заметно содрогнулась.

Сорвала повязку с глаз и ахнула.

– Фрэнки! – Но это была не она.

И не мама тоже.

Из легких вышел весь воздух, со свистом прорвавшись между губ.

Передо мной стоял Шепард