Сибирь - Настя Полос

Но тогда он осознал еще одну вещь.

Сила приходит через страдания.

Два месяца назад он ходил в школу, мама целовала его в щеку, папа смотрел с ним футбол, а сейчас Леон под покровом ночи полз по бетонному полу, сдирая кожу, лишь бы добраться до бочки с костром. Уже несколько дней он расслаблял узлы на веревках.

Сопя, он повернулся спиной к бочке, вытянул руки над языками пламени и позволил им опалять кожу, а вместе с ней и веревки. Ему хотелось кричать, хотелось отбежать прочь, но Леон терпел. Когда с руками было покончено, он снял узлы с ног.

Долго смотрел на спящих.

И наконец, силясь, опрокинул бочку на близлежащего.

Под ревущие крики и стенания, под скрежет приближающихся зараженных, Леон бежал дальше.

✄┈┈┈┈┈┈┈┈┈┈┈┈

Ему понадобилась неделя, чтобы добраться до госпиталя.

Творился настоящий хаос. Военные уничтожали очаги, пытались вывезти выживших, но их толпами забивали зараженные. Уродливые твари выселяли людей со скоростью света.

Леон полз по развалинам некогда красивых улиц, прятался в канализации, надеясь выжить. Сталкивался с людьми, что стали хуже зараженных. Он видел обращенных детей, безумно боясь стать одним из них.

Его пропустили на посту, где уже стояли вооруженные люди. Строго окинув взглядом, осмотрев на наличие укусов, мальчишку втащили в холл и там же бросили. Именно в этот момент Леон решил, что бог помиловал его. Ведь его пустили, а могли прогнать прочь, еще хуже — убить.

Через каких-то пару лет Леон будет идти по этому коридору, и от каждого шага люди будут испуганно жаться по углам. Они будут бояться, что маска с черепом повернется в их сторону. Леон станет негласным жнецом, отправляющим на смерть.

Сейчас же искалеченный, изголодавшийся, побитый ребенок, мечтающий о конце, лежал на холодном полу. Его вновь пинали и кричали, но у него просто не было сил встать. Он плакал тихими слезами. Он добрался!

Но что дальше?

Гул утих.

Леону стало интересно, что заставило клокочущую толку замолчать. Он поднял голову. И увидел ее.

Родители Леона не были истинно верующими, они никогда не приучали ребенка к заветам, мальчик жил в собственном мире, не отрицая, не принимая бога. Но именно тогда, когда ее взгляд нашел его, Леон по-настоящему уверовал.

Она стояла в белой форме, местами испачканной красными разводами. На лице маска. Волосы белыми лентами перекинуты через плечо. Свет падал на ее фигуру, высвечивая силуэт. Но самое завораживающее — глаза. Прозрачные, словно небо, они выделялись на красных лопнувших капиллярах белка. Эти неземные глаза смотрели прямо на него. Ворвались в душу, вырывая все с корнем, переворошили каждый угол, вытаскивали мрачное на поверхность.

Все молча смотрели, как она приближалась к Леону короткими рваными шагами. Видели, как изнеможенный ребенок неосознанно потянул к ней руки. Наблюдали, как она садится к нему и прижимает к себе.

Две души в убогом, изуродованном мире. Две души, тонущие в общем горе безумия. Они сразу осознали, что принадлежат друг другу.

Один — потерял себя прошлого, но нашел себя нового.

Вторая — имела все и останется ни с чем.

Леон никогда не мог понять, чем заслужил спасение. Почему она выбрала его? Видела ли в нем утраченную душу? Или, может быть, шанс на искупление?

Спустя множество лет он задаст ей этот вопрос, сидя в темной лаборатории, где тускло мерцала подсветка. Она будет пополнять записи, а Леон, как и всегда, вглядываться в ее профиль, изучая каждый миллиметр, который, итак, знал наизусть. В его мыслях всегда существовал алтарь поклонения, которому требовалась икона. Поэтому Леон смотрел всегда.

— Ты могла пройти мимо тогда, — лениво бросил он.

Ничего не выдавало внутренний трепет в душе восемнадцатилетнего мужчины.

— Могла.

— Но не прошла. — Он наклонился чуть ближе. — Почему?

Елена мазнула по нему взглядом.

— Ты был напуган и потерян. А я была зла и одинока.

Она немного помолчала, а потом добавила:

— Мне понравились твои глаза. Я увидела в них себя.

Леон лишь усмехнулся, а в душе ликовал. Никого, кроме Елены, с того самого дня Леон не будет способен видеть. Уже в первый день встречи он изменился.

Елена переодела его, накормила, а потом отвела на задворки больницы, где все еще, в общей гниющей куче, лежало тело ее отца. Возможно, она хотела показать, что понимала, насколько это больно — терять любимых. Возможно, хотела ухватить в свои зачатки безумия кого-то еще. А может быть, все сплеталось в одно.

Ее фигурка была крошечной, Леон уже был выше нее. Но она источала столько злобы, столько решительности, что мальчик робел. Потерянный ребенок увидел в ней свой оплот. Руку, протянутую самим господом, чтобы он мог нести свою миссию. Защищать. Оберегать. Следовать.

В этот день Лазарь стал воскресшим.

2

Он стоял, прислонившись к стене. Тень скрывала большую часть лица. Нашивка «Мир» спряталась в грудном кармане. Ему нужно слиться с толпой. Выходило ужасно, но Леону попросту было плевать.

Он на охоте.

— М-м-м. М-м-м.

Дверь открылась, выпуская на мороз девушку. Белые волосы — пусть и не той длины — спрятались под шапкой, но несколько прядей выбивалось наружу. Глаза — более синие — сразу выхватили его фигуру. Губы — слишком розовые — изогнулись в улыбке.

Шаг спокойный, равномерный. Его задача — завлечь, а не напугать. Немного плавности и игривый кивок. Ничего из того, что скрывалось внутри.

— Привет, — на выдохе сказала она, выпуская облачко пара.

Леон склонил голову набок, изображая заинтересованность.

— Привет. — И расплылся в улыбке.

— Видела тебя тут не раз. Кого-то ищешь? — Она закусила губу.

Леона едва заметно передернуло.

— Знаешь, набрел случайно. А потом кое-кого заметил. Не смог оторваться.

Он говорил, всегда глядя в глаза. Гипнотизировал, заставлял хотеть большего.

— Кого?

— Тебя.

— Зачем?

— Люблю смотреть на красавиц. — Леон вновь улыбнулся. — Прогуляемся?

Он говорил честно. Леон любил смотреть. Искать. Находить.

Параметры, точечные черты, взгляд. Любая схожесть. А если это совпадало с работой, он ощущал еще большее ноющее чувство. Что-то такое, что до кончиков пальцев пробивало разрядом. Дикой уздой захватывало голову. Леон попросту не мог удержаться.

Уже через пару часов они вломились в ее квартиру. Одежда летела прочь, грубо разрываемая мужскими пальцами. Девушка пыталась коснуться его, но Леон всегда отводил ее руки. Он закрывал веки, раскрывая их только, когда пропускал белые пряди через пальцы, когда синие глаза блекли от желания.

Картинка в его голове всегда распадалась на отдельные фрагменты и редко собиралась в единое целое. Где-то в глубине души он понимал —