Сны с чёрного хода 2 - Алексей Небоходов

Лия ощущала, как город сжимается вокруг неё. Как его границы, которые казались бесконечными, вдруг начали медленно, но неотвратимо замыкаться, словно петля, затягивающаяся у неё на шее. Здесь не было ни времени, ни пространства в привычном понимании, но было ощущение замкнутости, давящей, вязкой, такой же плотной, как воздух, который она вдыхала.

Она чувствовала его на коже, под веками, в лёгких – будто он не просто окружал её, но становился частью неё самой. Если она останется здесь, если позволит этому месту завладеть ею, то в какой—то момент перестанет быть собой, забудет, кто она, перестанет отличаться от этого города, от его улиц, его зданий, его пустоты.

Женщина смотрела на мокрые каменные плиты под ногами, на то, как дождь ложится на них ровной пеленой, не оставляя следов, не собираясь в лужи, не стекая по краям. Этот дождь был частью города, но не частью жизни. Как и те, кто когда—то был здесь. Они исчезли, но не ушли – растворились в этом мире, стали его элементами. Не тени, не призраки, не души – просто забытые сущности, растянутые, размазанные между слоями этого пространства.

Она чувствовала, что уже стоит на краю. Оставаться здесь означало перестать искать, перестать думать, перестать быть.

– А если я ошибусь? – её голос прозвучал глухо, будто слова, которые она произнесла, не принадлежали ей, а были вложены в её уста этим городом.

Верга не ответила. Она не изменилась в лице, не отвела взгляда, не сделала ни одного движения, но в её молчании была вся суть. Ответа не существовало.

Ошибиться – значит потеряться. Значит снова оказаться в реальности, которая будет похожа на настоящую, но не станет ею, снова искать путь, снова сомневаться, снова сталкиваться с выбором, снова пытаться вспомнить, что было реальным, а что всего лишь следствием её решений.

Но остаться здесь означало не просто ошибиться – навсегда лишиться возможности искать. Лия сделала шаг вперёд.

Дождь изменился. Он больше не лился равномерной серой пеленой, теперь он звучал иначе – неровными, сбивающимися ритмами, будто сам город затаил дыхание, будто даже этот мир мог меняться, если его покинуть.

Она смотрела прямо на Вергу, в её лицо, которое было всем и ничем одновременно, старалась зафиксировать хотя бы одну его черту, но не могла.

– Я хочу вернуться, – произнесла она.

Её голос прозвучал твёрдо, и в нём не было больше страха, не было сомнения, только решение, сделанное без гарантий, без уверенности, но всё же сделанное.

– В нормальную реальность.

Верга посмотрела на неё, и взгляд на мгновение стал глубже. Лия вдруг почувствовала, что в этой женщине, если она вообще была женщиной, если она вообще была кем—то, есть нечто большее, чем просто хранительница границ.

Но этот момент был коротким, как вспышка молнии за закрытыми веками. Верга кивнула, и исчезла.

Никаких предупреждений, никаких условий, никакого последнего шанса передумать. Лия осталась одна.

Она едва успела почувствовать, как что—то изменилось. Воздух, неподвижный, давящий, вдруг словно дрогнул, будто в его плотной тишине возникла едва уловимая трещина. Этот разрыв был тонким, почти невидимым, но он уже не мог исчезнуть, не мог закрыться, и она почувствовала, как мир вокруг неё начинает двигаться. Не резко, не стремительно, а медленно, как будто кто—то невидимый потянул за невидимую нить, разрушая его изнутри.

Здания вокруг неё, которые казались вечными, вдруг начали таять. Их линии задрожали, черты поплыли, словно город, не в силах больше существовать, растворялся, стираясь из реальности. Они исчезали не как разрушенные стены, не как обветшалые дома, а как воспоминания, которые вдруг теряют связь с сознанием, становятся призрачными, размытыми, прежде чем исчезнуть окончательно.

Лия стояла и смотрела, как фасады уходят в небытие, как они обращаются в нечто неосязаемое – туман, дым, простую, ничем не примечательную пустоту. Город не рассыпался, не рушился под грохотом обвалов, он переставал быть.

Когда Лия подняла голову, она впервые увидела небо, и его пустота была страшнее любой бездны. До этого оно казалось лишь отсутствием чего—то, размытым и неосязаемым фоном для этого мира, но теперь оно обрело существование. Серый, бездонный купол раскинулся над ней, неподвижный, без малейшего проблеска света, без границ, словно сама бесконечность вылилась над умирающим городом. Она не знала, что именно изменилось, но чувствовала – теперь оно наблюдало за ней, не просто заполняя пространство, а фиксируя её присутствие, как если бы теперь оно само осознавало её, как если бы этот мир вдруг понял, что теряет последнего живого гостя.

Теперь этот мир, который долгое время держал её внутри себя, наблюдал за каждым её шагом, вплетал её мысли в свою бесконечную пустоту, наконец осознавал, что она больше не принадлежит ему, что он утратил над ней власть. Он не боролся за неё, не пытался удержать, не оставлял следов – он просто отпускал, растворяя всё, что связывало её с этим местом, с этим временем, с этой иллюзией.

Она стояла среди разрушающейся реальности, среди трещин, которые не просто пролегали по земле – они пронизывали саму ткань этого мира. Он распадался, и Лия чувствовала это каждой клеткой своего тела, каждой нервной точкой, но больше всего – сознанием. Всё, что казалось постоянным, неизменным, структурированным, превращалось в зыбкую дымку, лишённую формы, в хаос, который возвращался туда, откуда он пришёл.

Александр сидел за столом, склонившись над книгой, которой больше не существовало. Её страницы, прежде гладкие и полные смысла, теперь превращались в хаотично разлетающиеся клочья пустоты. Они кружились в воздухе, поднимались в безмолвном вихре, словно последняя попытка удержаться в этом мире, прежде чем исчезнуть. Он ещё оставался, его силуэт продолжал дрожать на грани реальности, но всё в нём уже напоминало тень – тускнеющую, блеклую, готовую раствориться вместе с этим местом.

Антон продолжал идти, но его движения теряли определённость, его шаги ещё звучали, но в них не было направления. Он двигался по кругу, которого больше не существовало. Его маршрут был стёрт, но он продолжал шагать, словно привычка осталась там, где исчез смысл. Его фигура мерцала, становясь то прозрачной, то едва осязаемой, пока не растворилась в сером мареве города, который больше не держал его.

Вика всё ещё шептала что—то, её губы продолжали двигаться, но даже если в этих словах когда—то был смысл, теперь он был утрачен. Каждое её движение становилось слабее, звук растворялся, будто мир больше