Сны с чёрного хода 2 - Алексей Небоходов

Они всё ещё оставались здесь, их образы колыхались в воздухе, дрожали, как отблески света на воде, но уже теряли форму, превращаясь в пыль, в туман, в лёгкую дымку, которую вскоре унесёт ветер. Их присутствие исчезало не мгновенно, а медленно, словно мир ещё не решил, стоит ли отпускать их окончательно. Но с каждой секундой их становилось всё меньше, пока наконец воздух не очистился, оставив после них лишь пустоту.

Лия попыталась отступить, но не успела сделать и шага, как земля под ногами дрогнула. Это было не просто движение – это был сдвиг самой структуры пространства, словно всё вокруг больше не подчинялось прежним законам, словно этот мир утратил свою устойчивость и теперь собирался обрушиться в сам себя, забирая с собой всё, что в нём когда—либо существовало.

Сначала это был звук – глубокий, будто где—то в самом сердце города разламывалось что—то огромное, что—то фундаментальное. Потом это стало ощущением – мир вокруг стал зыбким, и она поняла, что он уходит из—под неё.

Лия судорожно попыталась найти хоть что—то, за что можно было бы ухватиться, хоть один ориентир в этом стремительно рушащемся мире, но её пальцы сжимали только воздух, который больше не имел плотности, не давал опоры, не существовал как нечто реальное. Всё, что окружало её, распадалось, превращалось в зыбкий серый туман, который не оставлял ни следов, ни даже ощущения, что он когда—то был чем—то целым.

Она посмотрела на свои руки – они ещё существовали, она ещё была здесь, но всё вокруг неё уже становилось пустотой.

Город рушился не как здание, не как физическая оболочка, а как сама идея, утратившая свой смысл, как концепция, которая больше не могла поддерживать собственное существование. Всё, что было здесь создано, исчезало не в грохоте камней, не под тяжестью разрушенных конструкций, а без звука, медленно растворяясь, рассыпаясь в пустоте, точно размытые временем чернила на старых страницах.

Пространство вокруг Лии уже не определялось формами, оно превратилось в зыбкую неразличимую массу, в хаос, который возвращался к своей первозданной сущности, готовый стать ничем. Она стояла среди этой неопределённости, ощущая, как границы между ней и исчезающим миром начинают стираться, как реальность, даже в её иллюзорности, теряет очертания, распадается на мельчайшие частицы, которые исчезают прежде, чем она успевает осознать их существование.

И тогда, среди этой пустоты, раздался голос.

– Ты сделала выбор.

Она узнала этот голос не разумом, а самой сутью своего сознания, словно он всегда был частью её мыслей, но только теперь обрёл форму. Голос Верги больше не звучал рядом, её фигура исчезла, но слова остались, заполнили собой пространство, которое уже теряло очертания, превратились в нечто большее, чем звук – в последнее напутствие, в знак, что даже исчезая, она не исчезает полностью.

Этот голос не принадлежал воздуху, не подчинялся пространству, он существовал вне этих категорий, разносился сразу отовсюду, заполняя собой весь распадающийся мир. Он был не громким, но всепроникающим, он не давил, но и не позволял его игнорировать. В нём не было ни осуждения, ни сочувствия, ни приговора – только знание, только факт, только утверждение, которое не требовало доказательств.

– Надеюсь, ты узнаешь свою жизнь, когда увидишь её снова.

Лия открыла рот, пытаясь что—то сказать. Но её больше не было в этом мире.

Девушка сделала глубокий вдох, впуская в себя воздух, который наполнил лёгкие тяжестью, словно после долгого пребывания под водой, когда резкое возвращение к реальности приносит вместе с кислородом болезненное осознание собственного тела. Глубоко, как после долгого погружения, с ощущением, будто грудная клетка слишком долго оставалась неподвижной, а теперь воздух ворвался внутрь, расправил её, заставил снова чувствовать физическое присутствие в мире.

Тяжесть собственного тела ощущалась иначе – непривычно, но осязаемо, той самой плотностью, которая исчезает в снах, когда движения становятся лишь иллюзией, а лёгкость пространства подчёркивает его ненастоящесть. Теперь каждый миллиметр кожи чувствовал себя реальным, знал, что прикосновения больше не эфемерны, что поверхность под ладонями существует. Простыня, мягкая и тёплая, собранная лёгкими складками, тактильно подтверждала – она вернулась, это её кровать, её дом, её жизнь.

За стеной, в глубине дома, ровным, мерным ритмом тикали часы. Их отдалённый, чуть приглушённый звук наполнял пространство ощущением спокойствия и неумолимого течения времени, которое здесь, в её реальности, вновь подчинялось привычным законам. Оно не стояло, не рассыпалось, не распадалось на отдельные отрезки, не дёргалось в безумных скачках – оно просто шло.

Понимание возвращения окончательно укоренилось в сознании. Каждый вдох, каждый звук, каждое прикосновение к знакомым вещам говорили о том, что она снова здесь, в своём доме, в месте, которое знало её присутствие, где стены хранили её память, а воздух был наполнен запахом жизни, которая больше не казалась иллюзией.

Она ещё не открыла глаза, но знала, что это её комната, её пространство. Воздух, пропитанный слабым ароматом ткани, её шампуня, едва уловимым запахом ночи, пробившейся сквозь занавески, был настолько привычным, что сомнений в реальности происходящего не оставалось.

Но что—то нарушало привычный порядок пробуждения.

Необычное тепло, не принадлежащее её телу, но столь же ощутимое, как воздух, наполняющий лёгкие. Оно исходило не от согревшейся ткани, не от плотной простыни, а от чего—то другого – от чего—то, что находилось слишком близко, слишком реально, чтобы быть случайностью.

Ни мягкость постели, ни согревшаяся от сна кожа не могли объяснить этого ощущения. Это было другое тепло – чужое, неподвластное её телу, не созданное ею. Оно касалось её, существовало рядом, дышало в том же ритме, что и она.

По позвоночнику пробежала едва заметная дрожь, не страх, не тревога, а осознание, что в этом мире, куда она вернулась, она не одна. Лёгкое, почти невесомое прикосновение ощущалось на её талии, но его естественность была настолько привычной, что на мгновение показалось – так было всегда, так должно было быть. В этом движении не было ни внезапности, ни чуждого вторжения, а лишь присутствие, спокойное, неразрывно связанное с её пробуждением.

Неизвестность вытягивала время, заставляя её сердце биться слишком громко. Сколько длился этот момент – секунду, минуту или дольше? Она не могла сказать. Но с каждым ударом осознание происходящего становилось всё более явственным, вытесняя остатки сна и растворяющейся в темноте неуверенности.

Глубокий вдох, медленный, проверяющий, продолжается ли подчинение тела, как воздух наполняет лёгкие, как грудь поднимается и опускается, признавая живую реальность. Всё вокруг