Летний сад - Полина Саймонс

для них на лютне. От этого даже Паша утратил дар речи. Сайка, как осознала Татьяна, обладала многими талантами. Сайка держала трехструнную пандури и играла на ней так, словно родилась с этим инструментом в руках. Она сыграла им народные грузинские мелодии, которых они никогда и не слышали, и мелодии азербайджанцев, а потом еще и несколько советских военных маршей.

– Отлично, Сайка, – сказал Паша, присвистнув. – Просто замечательно!

Сайка кокетливо засмеялась. Татьяна посмотрела на Пашу. Неужели ее брат потерял голову от вонючей девчонки, не умеющей плавать и с покрытой шрамами спиной? Нет, решила она. Он не выглядел влюбленным.

– Ты очень хорошо играешь, Сайка, – сказала Татьяна.

– И когда я играю, я проникаю в сердца людей. И я зарабатывала карманные деньги, играя на пандури в Саки.

Татьяна прислушивалась к цикадам, когда Сайка, качаясь в гамаке, сказала:

– Моя мать – предсказательница, знаете?

– Кто?

– Ну, знаете, дама, которая предсказывает будущее. У вас в Луге нет таких? Я думала, они есть в каждой деревне. Я думала, это обязательно.

Паша и Татьяна промолчали. Бланка Давидовна, весьма религиозная и полностью убежденная в своей греховности, все же иногда изучала ладони и чайные листья. Это считается?

Сайка выпрыгнула из гамака.

– Пошли ко мне! – предложила она. – Моя мать лучше всех! Она вам расскажет о вашем будущем.

Татьяна покачала головой:

– Поздно уже, Сайка. Может, в другой раз.

– Нет, идем сейчас! Ты что, боишься? Паша, ты позволишь сестре напугать тебя?

Любопытный Паша никогда не сопротивлялся вызову, и он потащил Татьяну за собой. Паша был очень любопытным. Прижимаясь к нему, Татьяна зашептала:

– Если бы ты умел читать, ты бы сейчас вспомнил историю Синей Бороды. Пустое любопытство, милый Паша, часто приводит к глубоким сожалениям.

– Ну да, если бы я был глупой женщиной, я бы об этом тревожился, – шепнул он в ответ.

– Паша, ты разве не чувствуешь, как она пахнет?

– О чем ты?

– У нее такой кислый запах! Когда ты к ней подходишь, тебе не хочется зажать нос?

– Таня, ты с ума сходишь! Серьезно! Она хорошо пахнет. Потише…

В доме они не увидели матери Сайки. Двери в спальни были закрыты. Ребята сели на диван в темной гостиной, где сильно пахло дымом, и ждали.

– Она выйдет с минуты на минуту, – сказала Сайка. – Я вижу, ты смотришь на наши книги, Таня. Тебе какие нравятся?

– Всякие.

На полках у Канторовых стояли странные вещи. Татьяна не могла оторвать взгляд от картины с большим синим павлином над печью.

– Тебе не нравятся наши книги, Таня? – Сайка передернула плечами. – Ну, твой Диккенс, твой Дюма не пишут о том, что мне интересно. Мне нравится Горький. Мне нравятся Маяковский, Блок.

– Да, я вижу, – сказала Татьяна, неохотно отводя глаза от яркой птицы. – Горький умер. Маяковский умер. Блок умер. Как насчет Осипа Мандельштама? Он тебе нравится? Он лучшее из того, что у нас есть, – и он еще не умер.

– Кто?

Сквозь открытое окно Татьяна слышала треск сверчков, шорох листьев, а потом в воздухе разнесся заунывный вой.

Она посмотрела на Пашу.

Сайка быстро сказала:

– Расскажи о Мандельштаме.

Татьяна понизила голос:

– Где он, Мандельштам? Официально у него пневмония, и он лежит при смерти. Но мой дед говорит, что скоро они заявят, будто он покончил с собой после критики его стихов. – Татьяна почтительно повторила слова деда.

Глаза Сайки вспыхнули.

– Так твой дедушка говорит, вот как? А кто такие они?

Вой продолжался.

Татьяна недоумевала.

– Сайка?.. – начала она.

– Таня, тихо! – Это Паша.

– Я думала, твой дедушка учитель математики, – сказала Сайка, – а не распространитель слухов.

Пронзительные звуки мешали Татьяне продолжать нормальный разговор.

– О боже! – воскликнула она наконец. – Что это такое? Это где-то в том доме?

Паша уставился в грязный деревянный пол.

– Я не знаю, – спокойно ответила Сайка. – Слышишь? Прекратилось. Но скажи-ка мне… Что еще твой дедушка знает о предателе Мандельштаме?

– Кто сказал, что он предатель? – тихо произнесла Татьяна. – Все те потрясающие стихи, которые он написал во время революции и потом, в ссылке, – исчезли, изъяты из печати! Как будто и его самого вычеркнули. Как будто он и не существовал вовсе! – И так же шепотом Татьяна закончила: – «Быть может, прежде губ уже родился шепот…»[5]

– Вот так и следует обращаться с врагами народа, – заявила Сайка. – Изъято, как будто и не существовало. Даже «шепота» не осталось. Ничего не осталось.

– Поэт Мандельштам – враг народа? – удивилась Татьяна.

– Конечно! Он тот, кто верит в личность больше, чем в государство. Но личность мертва! Союз писателей не раз ему твердил, твердил всем – только социалистический реализм! Никакой лирики! А он прямо выступал против всех указаний и правил, установленных этой доктриной! Потому и стал врагом народа.

Татьяна помолчала.

– Сайка, мне кажется, ты не знаешь, кто такой Мандельштам.

Сайка беспечно бросила:

– Ох, я кое-что знаю о нем!

– Да, – кивнула Татьяна. – Для дочери пастуха, для человека, жившего в горах, не читавшего книг и газет, ты определенно знаешь много… о многом.

В голосе Татьяны прозвучала легкая растерянность, но Сайка ответила тоном раздувшегося от гордости павлина:

– Я тебе говорила, Таня. Я сделала своей задачей знать все. Поэтому мне и хочется, чтобы мама заглянула в твое будущее.

Громкий нечеловеческий вопль вдруг возобновился.

Паша вскочил:

– Знаешь что? Нам пора.

– Нет-нет, подождите, – возразила Сайка. – Она выйдет через минуту.

– Нет. Идем, Таня. – Он схватил сестру за руку и рывком поднял на ноги.

– Сайка, что это за звук? – спросила Татьяна. – Такой звериный вопль мертвого разбудить может! Пожалуйста, скажи, что это не твоя мать!

– Таня, идем!

– Паша прав, – ответила Сайка, спокойно сидя на диване. – Вам и правда лучше уйти.

Паша дернул Татьяну за руку. Но она беспокоилась, тревожилась. Она смотрела на закрытые двери, на открытые окна…

– Нет… это… где-то там… похоже на кошачий концерт…

– Может, это и есть кошки, – сказала Сайка. – Или койоты.

– Койоты… – повторила Татьяна. – Хищники… в Луге? – Она повернулась к брату. – В Луге есть волки, Паша?

– Я не знаю, Таня. – Паша стремился наружу и тащил за собой Татьяну. – Вечно эти твои вопросы… Когда ты остановишься?

– Ладно, в другой раз, – вслед им крикнула Сайка. – Моя мать предскажет вам будущее в другой раз.

Они выскочили на свежий ночной воздух. Но снаружи было не лучше. Визг действительно доносился из дома Канторовых, пронзительный, режущий. За заросшим двором, за сломанной изгородью из окон их маленькой летней дачи Даша и бабушка всматривались наружу, ругаясь и плотно закрывая все старые окна. Когда Татьяна и Паша зашли в свой