Синие бабочки - Джек Тодд

вытащила Рида из участка. Это я, быть может, спасла ему жизнь и обеспечила алиби на годы вперед. Я отплатила ему за все, что он для меня сделал. Если только чертов Стилтон не решит все испортить под конец.

– Пожалуйста. – Улыбка все-таки проступает на губах. – Я просто не хотела участвовать в этой дряни. Даже если меня исключили бы.

Ты просто запала на Рида, Ванда. И не хотела, чтобы его у тебя отняли. Признайся, на академию Белмор тебе плевать.

И в кои-то веки внутренний голос прав. Плевать я хотела на академию, но Рид… Рид – это совсем другое, каким бы ненормальным ни был. Может быть, он убийца. Может быть, он тварь. Может быть, он чудовище. Но он мое чудовище.

– О, надеюсь, у вас все-таки не возникнет с этим проблем, – усмехается Смолдер, кивает Риду и вновь поворачивается к Генри: – Пойдемте, мистер Тейлор, у меня есть к вам пара вопросов. Не по делу Джессики Купер, но, если хотите, можете позвонить своему адвокату.

Удивительно, что Тейлор не возмущается: с непониманием оборачивается вокруг, смотрит на своих верных дружков, однако те лишь пожимают плечами. И тогда он уходит, хмуря густые брови, а вслед ему летит еще с десяток шепотков. Поводов для сплетен в Белморе хватит до следующего года. И если – когда – Микаэла узнает, что здесь произошло, то будет задавать вопросы до самого утра, пока не вырубится от усталости. А после звонка будильника начнет заново.

Если я, конечно, вернусь сегодня в нашу комнату.

– И к чему эти взгляды? – спрашивает Рид так громко, что я вздрагиваю. Сейчас он звучит не как мое чудовище, а как самая настоящая Тварь – профессор Эллиот, который ненавидит студентов уже за то, что когда-то студенткой была и Хелена Браун. А может, уже и не ненавидит, а просто держит образ. – До экзамена пятнадцать минут, и если кто-нибудь из вас опоздает, будем считать, что вы не сдали.

– А если это будет Уильямс, профессор? – смеется кто-то, но я этого парня не знаю.

– Если это будет мисс Уильямс, то с ней мы как-нибудь разберемся. – Голос Рида буквально сочится ядом, а о кривую ухмылку можно порезаться. – А теперь вперед, на второй этаж. Нечего здесь толпиться.

Ребята возмущаются, смотрят на нас с откровенной враждебностью, и я уже представляю, каким дерьмом для меня обернется этот поступок Рида, но какая разница? Это мне он улыбается, как чертов хищный зверь. Это на меня он смотрит так, словно я – самая желанная для него добыча и вместе с тем самая главная драгоценность. Это из-за меня он только что разрушил образ безразличного ко всему профессора, неспособного ни на какие чувства, кроме иронии и злости.

Из-за меня. На губах проступает довольная улыбка.

– А ты почему до сих пор здесь, дорогая? – шепчет он мне на ухо, склонившись ко мне на глазах оставшихся в холле студентов. Спасибо, что слов они расслышать никак не могут. Хватает и того, что я дрожу в руках Рида как осиновый лист. Словно никогда и не чувствовала на себе его прикосновений, не знаю, каким он бывает на самом деле. – Тебя это тоже касается. Если опоздаешь, заставлю отрабатывать на коленях и рядом с моими любимыми иголками. Но тебе даже понравится, милая.

И, ухмыльнувшись именно так, как я привыкла – широко и довольно, с хищным блеском в глазах, – Рид кивает мне и уходит в сторону лестницы. В голове стоит густой туман, а перед глазами вспыхивают события прошлой нашей ночи: иголки на коже и дикие прикосновения Рида, его тяжелое дыхание и горящие глаза. Нет-нет-нет, только не сейчас.

Уверена, если завалю экзамен по истории литературы, он меня не просто трахнет. Доведет до исступления, а потом отлупит указкой. И мне очень сильно повезет, если только отлупит. Методы Рида далеки от ласковых и милостивых. Я закусываю нижнюю губу, чтобы не распаляться раньше времени.

Мне очень нравятся его методы. И не только.

– Будешь сдавать под столом, Уильямс? – смеется парень позади меня, и на этот раз я узнаю голос. Майкл.

Пошел ты, Майкл.

– Если Рид разрешит – да, с удовольствием, – говорю я уверенно и почти смеюсь.

На второй этаж поднимаюсь уже совсем в другом настроении. Теперь меня не испугаешь никакими фотографиями, да и на ректора Стилтона почти наплевать – кажется, Рид Эллиот только что официально заклеймил меня своей. Боже, это даже круче, чем чертово письмо из Белмора, пришедшее мне прошлым летом. И гораздо надежнее.

Муза

Кто бы мог подумать, что единственным экзаменом, который я не сумею сдать, окажется история литературы. Я едва не подскакиваю на месте, когда бархатистый и глубокий голос Рида приглашает меня в кабинет, и замираю у дверей, стоит нашим взглядам пересечься. Он выглядит вовсе не как человек, который провел в участке несколько дней: довольно ухмыляется, вальяжно развалившись в профессорском кресле, и демонстративно облизывает губы.

Сегодня он вовсе не проигравший – настоящий победитель, который прекрасно понимает, что теперь его уже ничто не остановит. Ни ректор Стилтон, ни офицер Смолдер, ни даже законы штата Калифорния. Едва ли он бы вернулся в Белмор в компании Смолдера и решил лично провести экзамен, если бы до сих пор находился под арестом. Да и этот чертов поцелуй посреди холла на глазах у десятков студентов. Кому из них теперь будет дело до слитых фотографий? Особенно если детектив арестует ректора Стилтона и отправит его за решетку. Может быть, после этого забудут и про дело Коллекционера.

Если Риду хватит сил не убивать. Если он сумеет держать себя в руках. Если я хоть немного ему помогу.

Боже, что ты со мной сотворил? Только вот Рид вовсе не бог, он дьявол, поднявшийся на землю из самых глубин ада, чтобы свести меня с ума, уничтожить и собрать заново. И никогда в жизни я не была так благодарна.

– Не хочешь рассказать, что произошло в участке? – спрашиваю я в вполголоса, когда сажусь по правую руку от Рида. Его зеленые глаза сверкают в ярком свете потолочных ламп. – Вчера в академию приезжала полиция, но нам никто ничего не сказал. Да и с чего бы?

– Ты торопишь события, моя милая муза, – коротко улыбается он и смотрит на меня со странной смесью желания и издевки. Какого черта, Рид? – У тебя ведь экзамен. И твоя тема – английская литература восемнадцатого века. Дать тебе подсказку или сама справишься?

Единственное, с чем я готова справиться в такой ситуации, – послать его