Синие бабочки - Джек Тодд

Ванда прыскает от смеха, но не произносит ни слова. Но я прекрасно ее понимаю. Детектив Смолдер вовсе не ошибался, когда считал меня чудовищем.

– Спасибо, детектив.

И он уходит. Вот так запросто, будто и не было тех дней и неприятного ощущения надвигающейся бури. В какой-то момент в участке мне показалось, что на этом моя история и закончится, – ровно в то мгновение, когда я нашел такую удивительную, смелую и правильную Ванду. Оказаться за решеткой в такой момент – худшее наказание. И из-за чего? Из-за нескольких недостойных девиц? Или Джессики Купер?

Нет. Я не мог позволить им разрушить то, что я с таким трудом построил за прошедший год. И Ванда протянула мне руку помощи тогда, когда другие на ее месте воспользовались бы случаем и сбежали. Она защищала меня, хотя могла обо всем рассказать и просто отдать конверты Смолдеру. Там, где другие вонзили бы мне нож в спину, моя милая муза закрыла меня собой.

– Рид, – произносит она тихо и тянет меня за руку, заставляя повернуться к ней лицом. – Если им хватит пары доказательств, чтобы посадить Стилтона, ты…

Дорогая Ванда оборачивается, будто опасается, что нас могут подслушивать. Но в кабинете давно отключены камеры, а в коридоре ни души – добрая половина академии наверняка собралась перед парадными дверями и смотрит, как Стилтона уводит полиция. Не каждый день в Белморе устраивают такое шоу.

– Тебе нужно будет залечь на дно. Ничего не делать.

Моя муза, ты слишком дурного обо мне мнения. С губ срывается смешок, за ним еще один, и в конце концов я заливаюсь смехом. Запрокидываю голову и впервые за последние годы смеюсь искренне, даже весело. Где ты была всю мою жизнь, милая?

– Я и не собирался ничего делать, дорогая. – Я убираю за ухо прядь серебристых волос Ванды и привлекаю ее к себе, чтобы прошептать на ухо: – Если ты об убийствах. У нас с тобой совсем другие планы на это лето.

Может быть, и на следующее тоже. Но я больше не позволю моей милой музе ускользнуть. Никогда.

Эпилог

Творец

Полтора месяца спустя

Самолет безбожно задерживается, а в сервисе по прокату автомобилей приходится прождать еще полтора часа, прежде чем получить машину, так что к Рокфорду я подъезжаю только ближе к вечеру. Город, в отличие от шумного и яркого даже ночью Чикаго, уже практически спит: на улицах почти не осталось людей, большинство магазинов закрыты, а на дорогах всего пара машин. И добраться до когда-то родной улицы не составляет труда.

На заднем сиденье валяется купленная в аэропорту газета, на первой полосе красуется кричащий заголовок: «Ректор академии Белмор – зловещий Коллекционер!» СМИ продолжают мусолить эту новость уже второй месяц, и чем больше заседаний суда проводят, тем сильнее топит себя старик Стилтон. Против него свидетельствовал даже сенатор Купер. Отличный способ отомстить за погибшую дочь, мое уважение. И безмерная благодарность, хоть я никогда и не просил.

В свете закатного солнца небольшое двухэтажное здание с темными окнами смотрится одиноко. Если бы не соседние дома – какой-то женщины через улицу и моей милой музы прямо напротив, – мой смотрелся бы просто отвратительно. Может быть, стоит как-нибудь привести его в порядок, раз уж я взял в привычку возвращаться сюда каждое лето. А может, стоить забыть о нем и купить что-нибудь в Калифорнии. Там я чувствую себя в своей тарелке, а здесь… Здесь слишком холодно, сыро и тускло. Единственное яркое пятно в Рокфорде – Ванда.

Припарковавшись на подъездной дорожке, которую только чудом не разнесло за прошедший год, я оборачиваюсь на дом семьи Уилсон. С прошлого года почти ничего не изменилось: все те же окна с легкими шторами, сквозь которые легко просматривается гостиная и даже спальня Ванды на втором этаже. Там горит свет, но силуэта музы не видно. Надеюсь, за те полмесяца, что она провела без меня вдали от Белмора, ей не пришло в голову сбежать.

Потому что я найду дорогую Ванду всюду, куда бы она ни решила от меня спрятаться. По запаху. По вкусу. По ее чудесной дрожи.

Но я знаю, что она никуда не сбежит. Уж точно не теперь. Так что одергиваю удлиненный пиджак и шагаю прямиком к светлой двери дома Уилсонов, чтобы нажать на кнопку звонка. Внутри раздается противная электронная мелодия, слышится сбивчивый женский голос, и уже спустя пару мгновений на пороге появляется вдова Уилсон собственной персоной. Темные волосы забраны в неаккуратный пучок, помятый домашний костюм сиреневого цвета смотрится неряшливо, а круги под глазами буквально кричат о том, как она устала за последнее время. Неужели и впрямь любила такую бесполезную и жестокую крысу, как Уилсон? Человека, который едва не уничтожил ее родную дочь?

Карие глаза – совсем не такие, как у Ванды, – расширяются от удивления, и она просто приоткрывает губы, прежде чем растянуть их в улыбке. Увы, я не могу ответить тем же.

– Мистер Эллиот! – восклицает она, всплескивая руками. Спешно отряхивает костюм от несуществующей пыли и хлопает густыми ресницами. Хоть в чем-то они с дочерью похожи, но от этого жеста меня едва не передергивает. – Вы уже вернулись? Я думала, вы приезжаете чуть позже. Вы что-то хотели? Простите, я совсем не ожидала, так что…

Сверху доносятся шаги и едва слышный голос Ванды: наверняка моя милая муза говорит со своей соседкой, они неплохо сошлись в академии, и я лично слышал перед отъездом Ванды из Белмора, как они обещали держать связь. И уж лучше болтушка Микаэла Холт, чем кто-нибудь вроде Генри Тейлора. Очень жаль, что я не могу просто взять и отчислить его из академии, чтобы он больше не попадался мне на глаза. В следующем году он обязательно поплатится за то, что шантажировал мою дорогую Ванду и здорово подпортил ей жизнь.

Но придется обойтись малой кровью. Я не могу позволить себе ошибиться тогда, когда полиция наконец-то не идет по моим следам.

– Да, хотел, – хмыкаю я и стараюсь улыбнуться, хотя почти уверен, что на лице проступает скорее оскал, нежели улыбка. Миссис Уилсон продолжает жеманно улыбаться и невзначай расстегивает молнию на кофте. Рука сама по себе тянется к внутреннему карману пиджака, где обычно покоится нож, но я отдергиваю ее и делаю вид, будто хотел поправить ворот водолазки. – Я пришел за Вандой.

Она мгновенно меняется в лице и, нахмурив брови, поднимает взгляд к потолку. Качает головой и вздыхает так тяжело, будто само имя