Поэма о Шанъян. Том 1–2 - Мэй Юйчжэ

возвращалась, она восхищенно рассказывала о генерале Суне. Молодые люди были влюблены, не иначе. Но сейчас мы снова стояли друг напротив друга. Он опустил голову, не решаясь даже взглянуть на меня.

Битва была неизбежна. Сердце мое заливалось трепетным теплом от любви в семье Му, от тайных переживаний Юйсю.

Сун Хуайэнь слабо улыбнулся и перевел взгляд на реку вдалеке. За все это время он не сказал ни слова о грядущей битве, словно не хотел пошатнуть столь хрупкое спокойствие Хуэйчжоу.

Долго мы не находили слов, пока тишину не нарушила Юйсю.

– На реку опустился туман. Мне принести ванфэй теплую одежду? – тихо спросила она.

Я покачала головой и заметила, что по воде, под порывами холодного ветра, молочной дымкой действительно струился туман.

– Через два больших часа [154] туман станет особенно густым, – тихо, но серьезно прошептал Сун Хуайэнь. – Лучшее время для нападения на город. Если в час иньши 1[155] противник не нападет, мы переживем еще один день.

Сердце разом похолодело, но я все равно ответила с улыбкой:

– Уже миновал час цзыши [156], ван-е уже близко. Быть может, завтра прибудет подкрепление.

– Мудрец подозрителен, а храбрец бесстрашен. – Он улыбнулся. – Мы пользуемся стратегией отсрочки. К счастью, наш враг – Цзяньнин-ван. Он уже в преклонных годах и подозрителен. Вероятно, он будет действовать осторожно, боясь попасть в ловушку.

Я хлопнула в ладоши и радостно засмеялась:

– Верно! Надеюсь, он будет действовать осторожно, а не как строптивые юнцы – необдуманно и опрометчиво.

Мы встретились с Сун Хуайэнем взглядами и снова засмеялись.

Когда я вернулась в свои покои, то не смогла заснуть. Я вслушивалась в звуки водяных часов. Два больших часа тянулись уже целую вечность. Снова и снова я спрашивала время у Юйсю – с первой половины часа цзыши до второй половины часа иньши. Но мы так устали, что незаметно для себя уснули прямо за столом… Вдруг я испуганно проснулась, растолкала Юйсю и спросила время у дежурившей служанки – оказывается, миновала первая половина часа маоши [157]!

Минул еще один день.

Глядя на побелевший небосклон и дрожащие огни на далекой городской стене, я почувствовала успокоение, но еще и усталость. Последние несколько дней мне не удавалось как следует выспаться. С сердца упал большой камень, но я больше не могла сопротивляться желанию отоспаться. Я смежила веки и повелела Юйсю разбудить меня в час чэньши [158], но почти сразу же заснула и не услышала ее ответ. Спала я глубоко, спокойно и без снов. Под утро я видела Сяо Ци – как он с важным видом медленно ступал мне навстречу верхом на своем великолепном Моцзяо… слишком медленно… Я хотела отхлестать его коня, чтобы этот непослушный красавец бежал быстрее!

– Прибыл! Он здесь! Ван-е прибыл!..

Я слышала восторженные возгласы, как шумно его приветствовали.

Перевернувшись на другой бок, я почувствовала, как кто-то с силой толкнул меня, – я моментально проснулась. Юйсю безжалостно трясла меня, и я не сразу смогла разобрать, что она кричала, а потом расслышала – ван-е прибыл.

Стоящие на пороге резиденции служанки сияли от счастья – со двора доносились шаги солдат. Это был не сон! Я спрыгнула с постели, накинула на плечи халат, наспех обулась в шелковые туфли и выбежала за порог, под крышу галереи.

Ветер подхватил широкие рукава и игриво коснулся длинных волос. Я каждый день ходила по этой галерее, но отчего сегодня путь был особенно долгий и тяжкий? Средь бела дня, на глазах у всех, я впервые проигнорировала все правила поведения. Задрав юбки, я бежала по коридору, желая отрастить крылья и в один миг броситься в его объятия.

Добежав до главных ворот, я увидела высоко поднятый, развевающийся на ветру, в лучах солнца, черный флаг с узорчатым свернувшимся драконом, вышитым золотой нитью. Флаг Юйчжан-вана. Главнокомандующий Сяо Ци лично прибыл в Хуэйчжоу. Он сидел на черном как смоль строевом коне, в лучах полуденного солнца. Величественный, прекрасный, точно небожитель, спустившийся на землю.

Солнце било прямо в глаза, но сильнее слепили не солнечные лучи, а стоящий в их ореоле всадник на великолепном коне. Драконьи доспехи из черного металла, яркие и сияющие; чернее туши густая грива строевого коня; ветер, надувающий черный плащ с вышитым золотым драконом, – казалось, он колыхал его, как пушинку. Позади огромное могучее войско – цепь кованых щитов, точно накатывающие с горизонта волны черного металла.

Все, как один, упали на колени, кроме меня. Я стояла перед ним в однослойной одежде, боясь шелохнуться.

Я горячо ждала его – по утрам и вечерам, засыпая, во снах… А сейчас так ясно видела его прямо перед собой. Наверное, я глупо выглядела и слова сказать не могла. Он подъехал ко мне и протянул руку.

Ноги мои оторвались от земли, будто я снова летала во сне. Взяв меня за руку – какая же у него была теплая и сильная ладонь, – он осторожно приподнял меня и усадил перед собой. В ослепительных солнечных лучах я видела его лицо, его улыбку. Это и правда был Сяо Ци, человек, которого я так жаждала увидеть, которого я так не хотела отпускать.

– Я здесь.

Улыбка теплая, глаза горят, а голос тихий, спокойный. Только я вижу эту улыбку. Только я слышу эти два слова. Путь его длился пять дней, но теперь он был здесь, со мной. Все эти дни плащом его были звезды, а вместо шлема – луна [159]; переживая, он без устали вел войско за собой… Пусть мне были не знакомы эти чувства, но я способна представить их. Мы смотрели друг на друга, и не нужно было медовых речей, не нужно лишних слов. Главное, что мы снова были вместе.

В лучах палящего солнца войска Юйчжан-вана ступили в город. На глазах у всех мы ехали в одном седле под восторженные приветствия и возгласы людей. Подобно раскату грома, кричали солдаты, и от их возгласов рос и боевой дух. Голоса эхом разносились по городу, люди готовились к большому празднику. Я никогда не видела такого восторга – будто люди, потерявшие всякую надежду, оказавшись в полной безысходности, приветствовали спустившихся на землю небожителей, которые спасут их от огня и воды [160]. И я впервые собственными глазами увидела, как высок авторитет Юйчжан-вана.

И сейчас, как Юйчжан-ванфэй, я еду вместе с ним, принимая всеобщее восхищение. Вероятно, никто из императорской родни не сможет насладиться столь искренними и восторженными