Поэма о Шанъян. Том 3–4 - Мэй Юйчжэ

манера держаться придавали ему особый, изящный и благородный вид, достойный совершенного вана. Вскинув брови, я улыбнулась и окинула его взглядом с ног до головы с нескрываемым одобрением. От моего взгляда он немного смутился и при посторонних не решился шутить надо мной, лишь слабо улыбнулся и спросил:

– О чем ты теперь думаешь?

Я ответила со всей серьезностью:

– Жалею, что такой прекрасный господин с достойными манерами и благородной осанкой постоянно ходит с таким беспристрастным выражением лица. Задумалась вот – есть ли во дворце женщины, которых привлекают такие мужчины?..

Юйсю и А-Юэ чуть отошли в сторону и не сдержались от смеха. Сяо Ци тихо кашлянул и пристально посмотрел прямо на меня. Он не мог при посторонних ответить мне, как обычно отвечал, а потому лишь отвернулся, скрыв свое смущение.

– И Юйсю здесь?

До этого он словно не замечал ее. Он тепло улыбнулся ей, когда она медленно склонилась в поклоне. Сяо Ци задумчиво посмотрел на нее, затем спросил:

– Как дела у Хуайэня?

– Благодарю ван-е за заботу. У моего мужа все хорошо, – осторожно, но уверенно ответила Юйсю.

Сяо Ци улыбнулся и сказал:

– У Хуайэня прямой характер, он не всегда сдержан в эмоциях. В некоторых делах с ним спешить не стоит.

Покраснев, Юйсю торопливо согнулась в поклоне и ответила:

– Ван-е верно говорит.

Благодаря печам во дворце было тепло, как весной. Даже глубокой ночью я не чувствовала холода. При свете свечей Сяо Ци читал документы, а я сидела в кровати, прислонившись спиной к изголовью и сдирая с апельсина кожуру. Ненароком подняв голову, я взглянула на силуэт Сяо Ци, и на сердце моем вдруг стало тепло и спокойно. Но этого мне было мало. Я встала с кровати, подошла к нему, но он не обращал на меня внимания, зарывшись в целую стопку бумаг. Сердито поджав губы, я поднесла к его губам дольку апельсина. Все еще не сводя глаз с бумаг, он потянулся к дольке, но тут я резко отдернула руку.

– Негодница!

Он усадил меня на колени и отобрал оранжевый лепесток, тут же сунув его себе в рот. Прижавшись к его груди, я оглядела рабочий стол и краем глаза заметила доклад, написанный рукой Сун Хуайэня, где он просился на фронт. Я потянулась за бумагой, вскинула брови и спросила:

– Ты правда не думал отправить Хуайэня в поход?

Сяо Ци забрал лист из моих рук, вернул на место и слабо улыбнулся.

– Это военная тайна, и она не подлежит разглашению.

– Опять наводишь тень на ясный день…

Я отвернулась, нарочно не глядя на него, прекрасно понимая, что он таким образом вызывал у меня еще большее любопытство. Сяо Ци загадочно улыбнулся и крепко обнял меня.

– Хуайэню еще предстоит отправиться на войну, но не сейчас. Я кое-кого жду.

– Кого?

Я ошеломленно посмотрела на Сяо Ци. Если честно, для похода на юг я не могла представить человека лучше Сун Хуайэня.

Он снова загадочно улыбнулся и тихо сказал:

– Когда настанет время, ты обо всем узнаешь.

– Опять ты духом прикидываешься [30]!

Я скривила губы, взмахнула рукавом и спрыгнула с его коленей. Он схватил меня за запястье, снова заключил в свои объятия и посмотрел на меня с улыбкой.

– Он прибудет всего через два дня. Уверен, ты будешь приятно удивлена.

Конечно, я буду приятно удивлена, вот только я представить не могла, кого ждать… Я подозревала, что этим человеком мог быть мой старший брат, вот только не могла понять, какое он имел отношение к военному положению на юге.

Два дня подряд стоял мороз, а ночью внезапно прошел сильнейший снегопад. Вот и настал пятнадцатый день первого лунного месяца и Праздник фонарей.

Во второй половине дня я навестила свою тетю – сегодня она выглядела и чувствовала себя значительно лучше. Возможно, вечером я снова смогу с ней повидаться. Когда я выходила из дворца Юнъань, дорожку, ведущую к ступеням, замело снегом. Слуги спешно сметали его с пути, но я решила выйти с другой стороны. Свернув в западный коридор, я заметила, как гребня стены касались ослепительной красоты веточки распустившейся красной сливы… Значит, и во дворце Цзиньлинь они тоже расцвели…

Глядя на усыпанные снегом сливовые деревья, я на мгновение растерялась. Во дворце Цзиньлинь уже пять лет не было хозяина. В его стенах все поменялось, хотя за его стенами все осталось как прежде. Двери дворца, обычно запертые, сегодня были распахнуты. Евнухи расчищали дорожку перед лестницей. Вздохнув, я вошла во двор давно пустующего дворца.

Между небом и землей блистал чистейший снежный покров. Все вокруг поглотили тишина и мирное спокойствие. На ветру медленно покачивались ветви старых сливовых деревьев с едва распустившимися нежными бутонами. При взгляде на них сердце охватывала печаль.

Дела прошедших лет всегда сложны и запутанны. Сегодня они были похожи на обрывки грез. Мысленно оглядываясь назад в прошлое, я увидела, как из дверей появляется до боли знакомый силуэт.

Я смотрела на него – такого же нарядного, изящного, красивого, в накидке с подбоем из лисьего меха. Голова его была прикрыта капюшоном, а под накидкой на ветру покачивались свободные повседневные одежды. Он ступал по тонкому снежному ковру прямо к зимним сливам в полном цвету… Образ этот настолько реален… Он смотрел на меня и был так близко… Казалось, достаточно руку протянуть, и я смогу прикоснуться к нему. С порывом ветра несколько лепестков сорвало с цветка, и они медленно упали ему на плечи. Он поднял голову, и капюшон соскользнул с его головы… Образ его собрал в себе весь холод льдов и снегов, а дух его был чист и безмятежен, как ледяной омут.

Поход на юг

В воздухе кружились лепестки, в пустующем дворцовом саду благоухали цветы. В одно мгновение, стоило взглядам встретиться, как годы и месяцы, подобно встречному потоку, повернулись вспять. Образ нежного, как яшма, юноши, накладывался на облик стоящего чуть вдали молчаливого мужчины. Точно он был лишь призраком – далеким и отстраненным. Он спокойно смотрел перед собой, его растерянный взгляд словно скользил поверх меня, точно под ногами моими протекали минувшие годы. Пока время не застыло в настоящем моменте.

Сливовый лепесток, ведомый порывами ветра, упал на мягкий снежный покров, что был белее прядей в иссиня-черных волосах мужчины. Пять лет заключения – и некогда шикарные волосы утонченного юноши тронула седина.

Губы его дрогнули. Он словно хотел крикнуть заветное «А-У», но слова