Вы (влюбитесь) пожалеете, господин Хантли! - Екатерина Ильинская

— Просто показалось крайне несправедливым, что такая красивая девушка пошла в подобную профессию. И это стало личным вызовом, — наконец, сказал он и посмотрел с опасением, словно готовился к тому, что мы сейчас разругаемся. Наверное, точно так же я смотрела на него перед цирком.

Я рассмеялась. Вот уж чего не ожидала, так это того, что невозмутимый журналист будет вести себя как мальчишка, дёргающий за косички понравившуюся девочку.

— Не смейтесь, Амелия. Это, конечно, было не самое достойное поведение, но вы теперь понимаете, насколько тяжело я осознавал свои чувства. — Вопреки собственным словам, Хантли улыбался. — К тому же уж в чём вас невозможно заподозрить, так это в сговоре с мэром. И в вашей честности я тоже убедился.

— Всё-всё, уже прекратила.

Я замахала руками, но смешки продолжали то и дело вырываться фырканьем, а где-то на краю сознания голос разума шептал, что вопрос-то с моей работой не решён, и вряд ли когда-нибудь разрешится.

На вершине холма ничего интересного не было, и я вопросительно посмотрела на Эрнета

— Садитесь, скоро в небо запустят заклинания, а отсюда лучше всего видно.

Хантли уже сел, и я пристроилась рядом. Нервно поёрзала, но не потому, что было неудобно, а потому что не могла избавиться от вредной мысли, которая никак не хотела покидать голову. И как бы я ни старалась, как бы ни напоминала себе, что сама предложила забыть на сегодня о разногласиях, но понимала, что не смогу промолчать.

— Что вас беспокоит, Амелия? Или просто устали?

Эрнет сорвал травинку и начал задумчиво её жевать. А потом и вовсе лёг, закинув руки за голову и устремив взгляд в звёздное небо. Словно, и правда, был мальчишкой, а не серьёзным состоявшимся мужчиной с драматичным прошлым, которое я уже успела романтизировать.

— Эрнет…

Он посмотрел на меня с удивлением, да я и сама удивилась, что назвала его по имени. До сих пор делала это так редко, что можно было по пальцам пересчитать.

— А… Что должно произойти… — Я сглотнула внезапный ком в горле, — просто в качестве повода для размышлений… — зачем-то пояснила и почувствовала, как к глазам подступают непрошеные слёзы. — Чтобы вы поверили, что какая-нибудь гадалка действительно обладает даром?

«Соври же! Соври что угодно! Ради пресветлой Лейны!» — закричала я мысленно. Но ни Хантли, ни богиня меня не услышали.

— Не знаю… — вздохнул он. — Не меньше, чем чудо. Но в них я, увы, тоже не верю.

В небе грянула музыка и взрывы, расцвели огненные цветы, и прямо над нами пролетел дракон, сотканный из огня и воды. Я отвернулась к разворачивающемуся зрелищу, но ничего не видела из-за слёз, которые всё-таки пролились, и которые я не стирала, чтобы не выдать себя. Увы, творить чудеса я не умела.

Глава 46

Ярмарка закрылась сразу, как в небе погас последний огонёк. Люди потянулись на выход, моментально разобрав все экипажи. Те, кому не досталось — уходили пешком. Мы с Хантли медленно брели мимо убирающих товар лоточников, рабочих, выносящих из циркового шатра реквизит, гаснущих фонариков. Волшебство закончилось, оставив нас один на один с последствиями, но одарило на прощание свободной каретой, на которой мы и добрались до дома.

На крыльце под полуночный бой ратушных часов Хантли поцеловал меня последний раз. И это были самые сладко-горькие мгновения в моей жизни.

— Спокойной ночи, Амелия, — сказал он, и, дождавшись, когда я закрою дверь, ушёл.

Я смотрела в окно, как Эрнет растворяется в темноте, совершенно так же, как в моём давнем сне, где он преследовал чёрного короля. От воспоминаний, тяжёлых мыслей и дурных предчувствий тревожно забилось сердце. Тоска и печаль окутали меня словно одеяло — не помогло даже мурлыканье приползшей Саюши. Я взяла коббарру на руки и пошла спать. Мне нужны были силы, чтобы лечить разбитое сердце.

Хантли пришёл утром, но, против обыкновения, не принёс пакеты из Никиной кондитерской. Эту странность я решила прояснить, как только мы расположились на кухне за чаем с печеньем, приготовленным Анной.

— Вы сегодня без кофе и пирожных?

— Я хотел, но там закрыто…

Хантли сделал паузу, а я недоумённо на него воззрилась. У Ники закрыто? То, что подруга хоть на один день оставила свою кофейню, было непредставимо.

— Думаю, можно легко догадаться, чем она занята…

Эрнет на что-то намекал, а я продолжала напряжённо на него смотреть, не в силах представить, что могло настолько увлечь горящую своей работой Нику. Хантли отвёл глаза и смущённо кашлянул. И тут до меня дошло…

Щёки полыхнули жаром, и я схватила чашку с чаем и отпила, лишь бы спрятать лихорадочный румянец. Закашлялась и отпила снова.

Неужели Ника с Виктором-Винсентом… Нет, я была рада за них, но всё это было так неожиданно. И смущающе… Смутительно… Я отпила ещё, но чай закончился. Пришлось поставить чашку на стол и искать новый объект, который можно было бы нервно крутить.

Внезапно мои ладони оказались в руках Хантли, и я подняла испуганный взгляд, хотя и сама не могла понять, чего испугалась.

— Амелия, на самом деле я пришёл сказать вам, что уезжаю.

— Уезжаете? — Я повторила слово, совершенно не понимая, что оно означает, и только через полминуты осознала сказанное. — Куда уезжаете?

— В Брейвиль. Ночью пришёл ответ на один важный запрос, и, кажется, мне осталось совсем немного, чтобы свести все факты воедино. Тогда и мои, и ваши проблемы разрешатся.

— В Брейвиль?

В голове шумело от страха, и я никак не могла начать соображать. Даже не понимала, чего испугалась: то ли за Хантли, то ли того, что останусь в Рейвенхилле одна.

— Вам же нельзя в столицу, вы в опале, — наконец, выдавила я.

— Придётся рискнуть. Похоже, что все ответы именно там. Кстати, в Брейвиле гораздо легче выяснить про Виктора Бранса, о котором вы так переживаете.

Я забрала руку у Эрнета и потёрла лоб. Боль медленно растекалась от висков к затылку, суля кошмарный день. Что ещё приготовило мне это утро?

— Я больше переживаю за вас, — честно призналась я.

О Викторе сейчас беспокоиться не стоило. Разве что он не выспался, но, уверена, ни о чём не жалел.

— Это так неожиданно… — упавшим голосом сказала я. — Ваш отъезд, мигрень, отсутствие кофе…

— Мой отъезд, к сожалению, не