Бандит Ноубл Солт - Эми Хармон

– Он сказал мне, что она всегда любила только вас. С самого первого дня.

– Ну да. Теперь я это знаю.

Он молчал, а ей хотелось только, чтобы он ушел. Ей не хотелось думать про Этель и несчастливые развязки, а хотелось лишь упиваться собственным несчастьем.

– Я вечно злился. Был всем недоволен. Я ведь Строптивый Гарри. Но я бы все отдал, лишь бы провести с ней еще день. Всего один день.

– Может, у вас еще будет этот день. И не один, – проговорила Джейн, смягчаясь.

Он хмуро помотал головой:

– Это вряд ли. Я уже исчерпал свои вторые шансы.

Ею вдруг овладела паника, едкая, соленая, и она ополоснула водой из реки лицо и шею, стараясь ее отогнать.

– Люди вроде Бутча и Этель… ими пользуются. Принимают их, словно иначе и быть не может, ведь они добрые и щедрые. Куда правильнее было бы, если бы они влюблялись друг в друга… Но нет же, они вечно влюбляются в людей вроде нас с вами.

– Вроде нас с вами.

– Ну да. Нас с вами, Джейн Туссейнт. Колючих и вечно всем недовольных. Я не говорю, что у вас нет причин сердиться. Потому что этих причин целый вагон. У меня никогда столько причин не бывало, вот честно. Но я вижу, что вы очень красивая. И очень сильная. А еще вы хорошая мать, и потому я считаю вас хорошим человеком. У меня была та еще матушка, так что я в этих делах разбираюсь.

Он оглянулся на Ноубла. Тот плескал водой на Огастеса и слушал болтовню Вана. Ван не способен был помолчать даже минуту.

– Бутч любит вас так, как Этель любила меня. – Он вдруг резко встал, словно уже сказал все, что хотел, и собрался было отойти, но напоследок обернулся: – Кто знает, может, у вас с ним остался всего день. Но у вас есть этот день. И вместо того чтобы злиться и бояться… насладитесь им. А злиться и бояться будете, когда все закончится.

27

В моей любви нет

Изящества, тонкости,

Но так я люблю.

Июль 1907 года

Во второй половине дня во вторник к Орландо Пауэрсу явились нежданные посетители. Пауэрс сидел в своем кабинете в Солт-Лейк-Сити, у окна, из которого открывался вид на мормонский храм в центре города. Его усердный помощник Уэстон Вудрафф уже закончил работу и ушел. Сам Орландо тоже собирался домой, как только расквитается с последним на сегодня делом. Над столом, жужжа, кружила муха, привлеченная выступившими у Орландо на лбу капельками пота, и судья, сердито бурча, время от времени отмахивался от ее назойливого жужжания. Ему хотелось во что бы то ни стало закончить к пяти. Поэтому-то, услышав, как распахнулась входная дверь и кто-то назвал его имя, он рявкнул:

– Приходите завтра!

– Вы один, мистер Пауэрс?

– Если не считать этой несчастной мухи. Но я скоро уйду.

– Я щедро вознагражу вас за потраченное время, – послышалось в ответ.

Когда дверь его кабинета открылась, Орландо Пауэрс раздраженно поднял глаза. Бутч Кэссиди стал старше, волосы у него потемнели, и в них пробивалась седина. Он был не один. За ним вошла женщина с прекрасной фигурой, но очень тоненькая, с тяжелой копной темных волос, в платье в тонкую полоску и серой шляпе в тон. Мальчик лет десяти-одиннадцати выглядывал из-за спины матери, отворачивая голову вправо, словно хотел все видеть, но оставаться незамеченным. Половину его лица закрывало огромное бордовое пятно, на которое невозможно было не смотреть. При виде этого ребенка у Орландо Пауэрса защемило сердце, и он на миг совершенно забыл про бандита, которого даже не думал когда-нибудь снова увидеть.

– Можно нам сесть? – спросил Кэссиди, указывая на стулья у письменного стола.

Орландо оторвал взгляд от лица ребенка и робко проговорил:

– К-конечно, садитесь.

В кабинете у судьи было четыре стула: два – перед его столом, еще два – у стены. Женщина, поколебавшись, направилась к стульям у стены, мальчик последовал за ней. Когда они уселись, Бутч занял то же место, на котором сидел почти за семь лет до этого. Его голубые глаза твердо глядели на судью, крупные руки спокойно лежали на коленях. Он сразу заговорил:

– Мистер Пауэрс, я хочу сдаться.

Женщина поморщилась, как от боли. Мальчик тут же вскочил.

– Ноубл? – закричал он.

Орландо не понял, к кому, собственно, он обращается, понял только, что он говорит с акцентом.

Кэссиди повернулся к ребенку, протянул к нему руку с извиняющимся видом, и мальчик бросился в его объятия.

– Не делайте этого, Ноубл. Вы нужны нам с мамой.

Он уткнулся своим несчастным лицом в грудь Кэссиди и разрыдался так, что его слезы смягчили бы сердце любого мужчины. В том числе и Орландо Пауэрса.

– Тише, Гас, успокойся. – Не выпуская мальчика из объятий, Кэссиди поцеловал его в лоб.

Женщина резко встала и ласково высвободила ребенка из рук бандита. Ее лицо ровным счетом ничего не выражало, но она тяжело дышала, и у нее тряслись руки. Ее стойкость потрясла судью едва ли не больше, чем слезы ее сына.

– Всем будет легче, если мы подождем в другом месте, – проговорила она голосом, исполненным такого же благородства и красоты, как и ее лицо.

– Вы Джейн Туссейнт, – пробормотал Пауэрс. – Мы… с женой… очень ждали вашего выступления в «Солтере».

Она кивнула, подтверждая, что он верно угадал, и вывела мальчика прочь из кабинета, на улицу. Территория вокруг храма была открыта для всех. Мать с сыном перешли через дорогу и направились к поросшим зеленой травой дорожкам в тени деревьев. Кэссиди следил за ними взглядом, пока они не исчезли из виду.

– Я думал, Бутч, вы уехали навсегда. Даже так: я на это надеялся.

– Я долгое время держал руки в чистоте, но некоторые пятна не смыть никогда. А теперь… Я и ее вовлек в неприятности. И не могу этого допустить.

– Я читал газеты. По-моему, им мало что известно наверняка. Но ваше фото печатают на первых полосах рядом с новостью об убийстве английского лорда. О миссис Туссейнт упоминают лишь мельком. Их с этим лордом связывали какие-то семейные узы?

– Он родственник ее покойного мужа.

– И его на прошлой неделе убили в нью-йоркской гостинице. В «Плазе».

– Да. Убили.

– В чем именно вы сознаетесь, мистер Кэссиди? И чего хотите добиться? Ваша прошлая попытка сдаться ничем хорошим не окончилась.

– Это долгая и запутанная