По щелчку - Лана Ива

и, уткнувшись подбородком в мою макушку, тяжело вздохнул. – В тот момент, в отеле, когда я увидел твои глаза, я думал, что потерял тебя навсегда, Ханна, – тихо признался он. – Жизнь без тебя стала похожа на существование в бездне – тёмной, холодной, без звёзд.

Моё горло сжалось, и я нежно провела пальцами по колючей щеке любимого, ловя его взгляд.

– Даже из бездны можно выбраться, если кто-то держит тебя за руку. И этой рукой буду я. И наш сын.

На мгновение Тео замер. Его зрачки расширились, дыхание сбилось.

– Наш сын, – повторил он и скользнул ладонью к моему животу. – Ханна, я знаю, что уже клялся тебе, что не оставлю, и нарушил эту клятву. Но вчера, после того, как ты написала мне, я поклялся собственной жизнью, что больше никогда тебя не отпущу. – Он сжал мою ладонь, и я почувствовала, как в носу щиплет от переизбытка чувств, но не смела прервать его. – Я клянусь, клянусь собственной жизнью, что больше не оставлю тебя. Ты веришь мне?

– Верю.

Его горячие губы коснулись моего лба, и тепло, разлившееся по всему телу, отчётливо дало мне понять – с этого момента я больше никогда не буду одинока.

Эпилог

Полгода спустя

Тео

Было семь утра, когда я впервые взглянул на часы. Теперь – почти два. Прошло семь часов, мать вашу.

Семь. Часов.

Столько времени я топчу ковёр в этой стерильной, но уютной комнате ожидания, где пахнет кофе, дезинфицирующим средством и чужими переживаниями.

Семь часов с тех пор, как Ханна выгнала меня из родильной палаты с криком, что не хочет, чтобы я видел её в этом аду боли.

«Миссия отца на родах – это держать за руку, подавать воду, протирать лоб, быть моральной стеной и иногда козлом отпущения», – вспомнил я слова тренера с курсов подготовки к партнёрским родам.

Я должен был быть рядом с Ханной сейчас, но когда у неё начались настоящие схватки, она сказала, что ей это на хрен не надо.

– Уйди! Я не хочу, чтобы ты видел меня такой!

– Ханна, милая, я тут, чтобы…

– Я СКАЗАЛА – УЙДИ, ПОКА Я НЕ БРОСИЛА В ТЕБЯ ЧЕМ-НИБУДЬ ТЯЖЁЛЫМ!

Я не винил её. Я и сам хотел сбежать, потому что не мог вынести её мучения, зная, что ничем не смогу ей помочь в этот момент.

– Расслабься,Тео, – говорит подошедший ко мне Джеймс. – Семь часов для первородящих это норма. Всё будет хорошо, вот увидишь.

Я лишь киваю в ответ. Он врач. Ему можно верить. Но моё сердце всё равно глухо стучит где-то в горле от волнения.

Хлопнув меня по плечу, Джеймс уходит.

Рождение ребёнка вместе со мной всё это время терпеливо ждут наши родные и самые близкие люди.

Мама с Фрэнком, прилетевшие из Монако – два месяца назад они поженились на Лазурном берегу. Это была красивая и тихая свадьба в семейном кругу.

Кейт сидит в кресле напротив, закинув ногу на ногу и нервно постукивая пальцами по колену. Она держится молодцом, но я-то знаю: она волнуется за Ханну не меньше меня.

Рядом с ней сидит Джеймс. И, конечно, они опять о чём-то спорят.

– Ты хоть иногда можешь не умничать? – закатывает глаза Кейт. – Просто признай, что ты не прав.

– Зачем? Я же прав, – флегматично парирует Джеймс.

– Лучше просто заткнись.

Мама глядит на них с лёгкой улыбкой и, подперев подбородок рукой, говорит Фрэнку:

– Смотри, Фрэнк, так начинается новая история любви.

Кейт цокает языком и что-то язвит в ответ, а Джеймс делает вид, что его это не трогает. Мама в последнее время подсела на турецкие сериалы и стала чересчур мечтательной.

Я бы посмеялся, если бы моя голова сейчас не была занята одной-единственной мыслью: Ханна и наш сын.

Подойдя к окну, я вспоминаю, как мы с Ханной жили эти месяцы.

Как купили дом её мечты в Скарсдейле23 – двухэтажный, с белым фасадом, высокими арочными окнами и просторным двором, утопающим в зелени.

Как вместе обустраивали комнаты и детскую, как спорили из-за цвета качелей.

Как стояли на нашей свадьбе под аркой из живых цветов, смеясь и не веря до конца, что скоро станем мужем и женой. Как её улыбку подхватили камеры модного журнала, поставив нас в топ их «историй любви года».

Как вечерами я гладил её живот, слушая, как в нём бьётся новая жизнь.

И вот теперь я здесь. Мы здесь.

Семь. Долбаных. Часов.

Мой кофе уже остыл в руке, и Фрэнк возвращается ещё с одной партией горячих напитков и раздаёт всем по стаканчику. И именно в этот момент в комнате появляется врач – спокойный и улыбающийся.

– Поздравляю, всё прошло отлично. Можете зайти.

Я первый влетаю в коридор. Первый распахиваю дверь палаты.

И замираю.

Ханна лежит на кровати, измождённая, бледная, но всё равно прекрасная. А на её груди лежит крошечный человек, завёрнутый в белую пелёнку.

Ханна смотрит на меня и улыбается.

– Иди сюда, папочка. Познакомься со своим сыном.

Моим сыном.

От этих слов мою грудь разрывает от счастья, а колени подкашиваются, но я держусь. Я подхожу к любимой, целую её в губы. Мои пальцы дрожат, когда я осторожно беру малыша на руки.

Он кряхтит и слегка морщится, но не плачет, лишь с трудом приоткрывает глазки, как будто пытается разглядеть меня.

– У него твои глаза, – шепчет Ханна и широко улыбается. – И мои волосы.

Я вижу, как из-под пелёнки выбиваются рыжие волоски и вдруг чувствую, как высвободившаяся маленькая ладошка крепко сжимает мой палец. Я был уверен, что после Ханны никто больше не сможет свести меня с ума.

Как же я ошибался.

Горло сдавливает так сильно, что на глаза сами собой наворачиваются слёзы. Я моргаю, отгоняя их, осторожно прижимаю сына к груди, боясь даже дышать рядом с ним, и прикасаюсь губами к его лбу.

– Добро пожаловать в семью, сынок.

Вокруг собираются наши. Все улыбаются, глядя на это крошечное чудо. Каждому не терпится подержать его на руках.

Я передаю сына сначала маме и Фрэнку – они оба плачут, что‑то бормочут, с трепетом поглаживая его щёки и пальчики.

Потом его берёт Джеймс, который смотрит на него так, словно только что открыл для себя новый мир.

А следом – Кейт.

– Привет, мой маленький львёнок, – воркует она, чуть покачивая его в руках. – Я твоя будущая фея-крёстная. А этот вечно хмурый и недовольный дядя, увы, тоже твой крёстный. Но не переживай, ты привыкнешь.

Джеймс закатывает глаза, но не может сдержать улыбки, видя, как в ответ на слова Кейт на лице малыша тоже появляется улыбка. Кажется, они ему нравятся.

– Так и какое имя вы выбрали? – интересуется Кейт, бросая взгляд на нас с Ханной. – Не томите уже.

Мы встречаемся глазами, и между нами происходит безмолвный диалог.

– Рассел, – говорит Ханна и слабо улыбается. – В честь моего отца.

Я киваю и сжимаю её ладонь.

Память – это не боль. Это мост. Мост между теми, кто был, и теми, кто будет. Мы выбрали это имя ещё задолго до родов. И, как оказалось, оно чертовски ему подходит – Рассел со старофранцузского означает «рыжий». Забавно, как всё совпало.

Пока родные и друзья кружат вокруг нашего малыша, я сажусь рядом с Ханной.

– Спасибо за сына, – шепчу я, поглаживая её по щеке. – Он настоящее чудо.

– И тебе спасибо, – шепчет она в ответ, прижимаясь к моей руке. – Мы оба его заслужили.

– Как ты?

Ханна блаженно улыбается.

– Счастлива так, что словами не передать. Только чувствую себя немного… мокрой и грязной. Выгляжу, наверное, ужасно.

– Ты прекрасна,