Искупление - Элизабет фон Арним

Вот что мы чувствуем, вот какими становимся, когда перестаем бояться: чистыми, свободными от бремени. Как это прекрасно. Какие глубины… покоя и тишины открываются нам.

– Дайте ей нюхательную соль, – послышался тихий голос.

– Нет-нет, мои дорогие, Милли не нужна нюхательная соль, – возразил голос с кровати.

Медленно из тумана снова начали проступать лица сгрудившейся вокруг нее толпы, и среди них лицо Эдит с красными глазами, настороженное, неуверенное.

Но она должна была поверить. Эту услугу Милли могла оказать Боттам, прежде чем навсегда уйти из их жизни. Она могла заставить их поверить, могла предотвратить трагедию, рассказав им всю правду.

– Нет, мне не нужны нюхательные соли. – Она отступила от двери и шагнула вперед, к Боттам, ей уже не хотелось забиться в угол и стать невидимой, и оттого, что страх исчез, на лице ее читалось удивление. – Мне нужно вам все рассказать.

Здесь и теперь она это сделает, разденется перед ними донага, сорвет с себя все покровы лжи, один за другим, откроет им все, кроме имени Артура, поведает подробности, которые, несомненно, убедят их, думала Милли, когда вдруг с кровати донесся громкий надтреснутый голос:

– Моя дорогая, на твоем месте я бы не стала этого делать, – решительно возразила почтенная дама.

Все повернулись к ней. Они никогда прежде не слышали, чтобы мать говорила так громко. Опираясь на гору подушек, она восседала на кровати, как на троне, и грозно, яростно качала головой. Ее чепец немного сбился набок, лиловые ленты тряслись вместе с головой, но это лишь придавало ей внушительности. Старая миссис Ботт подняла дрожащую руку, призывая всех к тишине. Глаза на морщинистом лице горели решимостью.

– Мы не хотим ничего больше слышать, дорогая Милли, – объявила она властно. – Ты сказала нам то, что мы желали знать, и сняла огромную тяжесть с наших душ. Уверена: все мы очень рады и благодарны тебе, в особенности бедняжка Эдит, – но я всегда считала, что длинные истории лучше приберечь для зимних вечеров и дождливых дней в ту пору, когда мы состаримся, моя дорогая. Нет-нет, ничего не говори: еще придет время все рассказать, – а пока цветет весна и все мы далеко не так стары, как когда-то будем, не сомневаюсь. Вдобавок вот-вот наступит время обедать. Мы же не хотим сидеть тут взаперти все вместе в такой чудесный солнечный день и вместо обеда говорить о том, что было и давно прошло, да и мальчикам, готова поклясться, не терпится разъехаться по своим конторам, а девочки наверняка беспокоятся, что не успели распорядиться насчет ужина.

Старая миссис Ботт замолчала, но взгляд ее не отрывался от Милли, чтобы тотчас заставить ее умолкнуть, если та вдруг снова откроет рот. Довольно, решила она, сколько можно слушать всякий вздор, пора всем угомониться. Они не знают, как справиться с жизнью? Что ж, мама сделает это за них. Бедные глупые дети уже достаточно наговорили друг другу о том, что сделали или не сделали другие и что делать или не делать дальше. Она не позволит, чтобы и Милли выставила себя на посмешище.

Но Милли стояла молча и не пыталась снова заговорить, так что старая дама отвела от нее глаза и посмотрела на остальных. Голова ее тряслась, но, как ни удивительно, взгляд остался цепким и внимательным.

– Я устала, – объявила она коротко, и все тотчас зашевелились, шумно задвигались сбившиеся в кучку возле окон зятья. – Я устала, мои дорогие, – повторила старуха и ободряюще кивнула оживившейся толпе, а когда оживление спало, прибавила: – Мне всегда казалось, что в конторах Сити на удивление тихо и спокойно, иначе люди бы туда не приходили.

Толпа снова пришла в движение. С необычно смущенными лицами, на которых читалось и немалое облегчение, зятья начали по одному отходить друг от друга.

– Уолтер Уокер, дорогой, ты уходишь? – одобрительно спросила почтенная дама, когда ее старший зять выступил из-за туалетного столика и осторожно, бочком двинулся к двери. – Вот и правильно. И мой зять Ноукс тоже уходит. Кейти, ты, конечно, захочешь уйти вместе с мужем. Мои дорогие, я устала, – повторила она снова и взглянула на сыновей, которые вместе с женами стояли тесной кучкой, не вполне понимая, что делать. Теперь уже задвигались все. Мужчины разглаживали руками жилеты и подхватывали портфели. Старая миссис Ботт смотрела на них, и стоило ей заметить, что кто-то медлит, настойчиво, с растущим нетерпением говорила: – Я устала, дорогие мои. – Когда же Мод, старшая дочь, женщина решительная, из тех, кого не так-то просто выдворить из дома против их желания, вздумала было возражать, мать резко оборвала ее, словно нашалившего ребенка, и приказала придержать язык.

После этого все дочери тихо, боязливо потянулись к выходу: сцена, когда одной из них, женщине шестидесяти двух лет, велели помалкивать, а та послушно повиновалась, отбила у них всякое желание прекословить. Вдобавок лицо матери угрожающе побагровело. Что, если ее хватит удар и она вдруг возьмет да умрет прямо здесь, в эту самую минуту? Разве не замучит их тогда совесть?

– Я устала, мои дорогие, – в который раз повторила почтенная дама, раздраженная их медлительностью: покрасневшее лицо ее внушало тревогу.

Ботты заторопились. Сыновья подхватили жен под руки и потащили к дверям, испытывая приятное облегчение, оттого что дальнейших сцен и объяснений удалось избежать хотя бы на время. Еще больше радовало их, что излияния Милли вовремя прервали, не дали ей обнажить душу. Довольно с них ее наготы. Вдобавок какое теперь имело значение, в чем именно она согрешила? Главное, старина Берти в ее грехах не замешан и все они благополучно избавились от проклятого развода. Кое-кто из них охотно пожал бы руку или как-то иначе выразил свою симпатию бедняжке, которая все стояла у изножья кровати, словно не знала, следует ли ей тоже исчезнуть или нет, ведь, в конце концов, это она вытащила их всех из страшной бездонной ямы. Нора и Мейбл хотели бы расцеловать ее, но каждый раз, стоило кому-то замешкаться, старуха властно твердила:

– Я устала, дорогие мои. – Эдит ушла одной из первых, и старая дама с одобрением наблюдала со своего ложа за ее уходом. – Вот и хорошо, – заметила старая миссис Ботт, призывая и остальных последовать этому прекрасному примеру. – Весьма разумно с ее стороны. Она придет в себя, к следующей нашей встрече ей станет лучше. Нам всем станет лучше, мои дорогие, когда мы отдохнем.

В комнате стало светлее. Милли по-прежнему стояла у кровати, держась за столбик, вокруг нее образовалась пустота.

Все