Искупление - Элизабет фон Арним

Юрист заверил, что его промах не повлечет за собой никаких пагубных последствий, ибо он твердо внушил Фреду, как важно хранить все в тайне, а главное – ни в коем случае (Эдит аж задохнулась от гнева) об этом не должна узнать жена Берти. Естественно, она немедленно сама пошла к поверенному, дабы выяснить правду, и, хотя тот держался настороженно и скрытно, Эдит узнала достаточно, чтобы удостовериться: это из-за Берти Эрнест лишил Милли наследства.

Такова была история Эдит, насколько смогла разобрать почтенная дама в бурном потоке слов, прервавшемся лишь однажды, когда подали чай, к которому не притронулся никто, кроме нее самой (как жаль, что и чудесный свежий пирог оказался забыт). Затем поток хлынул с новой силой, все нарастая, набирая мощь, и долго еще не утихал, отчего бедняжка Эдит стала казаться ужасно некрасивой. Но если уж несчастная девочка принялась жаловаться на свои обиды, разве ее остановишь? – думала старая миссис Ботт. У бедной обиженной девочки не хватает здравомыслия, ей и в голову не приходит подумать о последствиях. Конечно, она рассержена, но ведь у нее есть муж, и в конечном счете ей придется жить с ним, так что, злись не злись, этим делу не поможешь. Ох, бедные дети! Когда-нибудь Эдит успокоится, рано или поздно придется ей замолчать. Как хорошо, что со временем все умолкают. Вот еще один повод убедиться – не следует вскрывать чужие письма. Вся беда в том, что Эдит вскрыла злосчастное письмо Берти. Однажды, припомнила старая дама, и на мгновение память перенесла ее в далекое прошлое, она сама наткнулась на одно из злосчастных писем Александра. Нет, она не вскрывала его, конверт уже был вскрыт, но прочитала, поскольку письмо лежало на столе и, разумеется, не предназначалось для ее глаз. Тогда письмо это послужило причиной многих волнений и ссор, ибо в те дни она еще не знала, как быстротечно время с его горестями и обидами, как легко все они забываются.

– Очень жаль, что ты вскрыла письмо, дорогая, – заметила старая дама, когда наконец голос Эдит задрожал, затих и послышалось лишь шумное дыхание.

Все в изумлении воззрились на нее, даже Эдит, казалось, лишилась дара речи. «Неужели мать не способна ухватить суть (и это уже не первый случай) или же просто не желает понимать?» – горестно простонала про себя Рут.

– Возможно, дорогая, все совсем не так плохо, как тебе представляется, – добавила старая миссис Ботт.

– Что не так плохо? Что он передал…

– Ах, замолчи, замолчи! – страдальчески выдохнула Рут.

– Возможно, Берти лишь помог бедняжке Милли, проявил доброту и великодушие, – решительно проговорила почтенная дама, желая все же высказать свою мысль.

– Да что такое ты говоришь? Проявил доброту и великодушие, передав наши деньги, принадлежавшие мне и детям, своей…

– О, замолчи, замолчи! – сдавленно вскрикнула Рут, ломая руки.

– Так или иначе, дорогая моя Эдит, все это скоро забудется.

Тут Эдит взорвалась и закричала, вне себя от ярости:

– Скоро забудется? Скоро забудется, мама? Да. Скоро. Я об этом позабочусь. Я намерена развестись с Берти.

«Развестись». Слово упало, словно камень. Даже Нора ошеломленно застыла. Ну, это уж слишком! Забавы, тайны, развлечения, когда хочется развеяться, выпустить пар, вовсе не приносят радости, если заканчиваются ужасающим скандалом. Вдобавок речь идет о девере. Уж лучше быть паинькой, сказала себе, присмирев, Нора. В самом деле, куда лучше быть паинькой, помалкивать и скучать. Развод? До сих пор в Титфорде никто еще не разводился. Это просто неслыханно. Ни один слуга не останется в доме разведенного. Только вообразите себе, самое уважаемое семейство Титфорда, сливки общества – и вдруг развод! Только ленивый не будет судачить о них на улицах!

– Эдит! – задохнулась Рут. Это чересчур, слишком ужасно. О Боттах напишут во всех газетах. Этого нельзя допустить. Иначе все погибнет. Разве она не понимает?

– О, моя дорогая, моя дорогая! – дрожащим голосом проговорила старая дама. – На каком основании? Не вижу никаких причин для развода.

Но Эдит, глухая к голосу рассудка, равнодушная к последствиям и жаждущая лишь одного – сокрушить, уничтожить всех, включая и себя, если только так возможно уничтожить Берти, заверила потрясенное собрание, что очень скоро найдет необходимые основания, и старая дама замолчала, ибо вспомнила, как поразила ее в день похорон Эрнеста невероятная ловкость, с которой Берти совершенно бесшумно открыл и закрыл дверь спальни. Ей тогда пришло в голову, что он, должно быть, изрядно поднаторел в искусстве бесшумно входить и выходить. Старая миссис Ботт горестно вздохнула. Пожалуй, Эдит действительно найдет улики, если начнет искать, и более того: возможно, совсем не те, которые рассчитывает обнаружить.

«О, опомнись, оставь все как есть», – готова была умолять старуха, если бы бедняжка Эдит способна была слушать. К чему приведет ее опрометчивый порыв? Несчастное дитя не добьется ничего, кроме несчастий. Какая ужасная ошибка, думала почтенная дама. Как неразумно копаться и выяснять, чем занят муж вдали от дома, воображать, будто эти случайные, мимолетные минуты глупости – самая важная вещь на свете. Кажется, у бедных детей нет никакого чувства меры. Жизнь так коротка, а они напрасно тратят ее, придают огромное значение пустякам и вовсе не обращают внимания на то, что действительно важно. Что ж, пусть сами улаживают свои дела.

Старая миссис Ботт задержала взгляд на Эдит, на ее перекошенном от ярости лице с невидящими глазами, и с невольным удивлением подумала: неужели в конечном счете одна женщина настолько лучше другой, что стоит с ней путаться? Разве все они, какими бы разными ни казались вначале, не становятся похожи одна на другую к концу интрижки и в итоге набивают оскомину? Увы, тут уж ничего не поделаешь.

– Нора, дорогая, – произнесла она со вздохом, потому что устала, а часы на каминной полке показывали половину восьмого, – ты не думаешь, что Милли ждала тебя к чаю, а теперь ждет к ужину? – В комнате повисла тишина. Чай для Милли, ужин для Милли. Разве возможно говорить о подобных вещах после всего, что рассказала Эдит? – Джордж, должно быть, проголодался, – добавила старая миссис Ботт. – И Алек тоже: наверное, сидит и гадает сейчас, где же ты, дорогая Рут.

Так вот в чем дело: мать впала в детство, совсем тронулась умом. Не следует обращать внимание на ее слова. Да и кто она – просто жалкая старуха. Джордж проголодался, а Алек гадает, где его жена, когда вся их прежняя жизнь того и гляди рассыплется в