Искупление - Элизабет фон Арним

порошка мешался с ароматом желтофиолей, врывавшимся в открытую дверь вместе с ветром. Если не считать шума в саду, тишину нарушало лишь звяканье тарелок и ножей, доносившееся из комнаты, где завтракала прислуга.

Милли сошла вниз и заглянула во все комнаты, даже осторожно просунула голову в мрачный кабинет Джорджа.

Никого.

Она вернулась в гостиную и позвонила прислуге.

Горничная сказала, что хозяйка ушла. Нет, она ничего не просила передать. Это было так странно, так непохоже на Нору, просто невообразимо, что Милли почувствовала – больше ей не выдержать. Нужно сейчас же оставить этот дом, решила она, не дожидаться объяснений, не предлагать, не убеждать, если понадобится, как она собиралась вначале, а просто уйти.

С нее довольно. В доме Джорджа она больше не останется ни на минуту, отправится прямо на Денмарк-Хилл, а чемоданы с вещами пускай доставят позже, когда она убедится, что старая дама ее примет. Если же та откажется, Милли чувствовала, что готова на все. Будет ночевать у нее на крыльце, сидеть всю ночь на скамейке возле площадки для игр или на стуле с соломенным сиденьем в церкви Святого Тимофея, только бы не возвращаться к Джорджу и Норе. Кто бы мог подумать, что Нора так себя поведет? Кто бы мог вообразить, что она способна так быстро перемениться, сделаться скрытной и недоброй?

Негодующая, разгневанная, с глазами, полными слез, Милли поднялась в спальню и снова уложила вещи в небольшую сумку, с которой ездила в Брайтон. До Денмарк-Хилл она добиралась на двух омнибусах и трамвае; прибыв туда в начале двенадцатого, тотчас направилась наверх, в спальню почтенной дамы – Милли знала, что в этот час застанет мать еще в постели. При виде гостьи Дженни так изумилась, что безропотно пропустила ее, не в силах вымолвить ни слова. Милли постучала и, услышав в ответ: «Войдите», произнесенное дрожащим старческим голосом, открыла дверь и в следующее мгновение очутилась под прицелом взглядов всего многочисленного семейства Ботт.

Комната была битком набита Боттами. Ошеломленная, Милли смотрела на них. В небольшой спальне, если считать старуху, чей голос Милли слышала, хотя та лежала в кровати и оставалась невидимой, собрались семнадцать человек. Сейчас старую леди заслоняли фигуры родственников, и все их лица обращены были к неподвижно застывшей в дверях Милли.

Что все они здесь делают, да еще в полной тишине? Милли, пока поднималась по лестнице, не слышала ни звука. Так вот где, оказывается, Нора. И Джордж тоже, не уехал к себе в контору. И Алек с Мейбл, и все остальное семейство, кроме… да, Берти среди них не было.

Милли с таким изумлением разглядывала собрание, что на мгновение даже забыла о своем положении отверженной.

Бесконечно усталые, они взирали на нее из мрачных глубин изнурительной тишины, повисшей в комнате.

Милли.

После долгой борьбы с Эдит, после тягостных усилий призвать ее к благоразумию (так предпочитали выражаться Ботты, тогда как Эдит называла это трусливым желанием спасти семью ценой ее унижения), после всех гневных препирательств минувшего часа, после волнений и страхов, попыток примириться и постоянных гневных вспышек обманутой жены, жаждавшей мести, измученные мужья почувствовали вдруг, что появление Милли неожиданно оживило их. Эту женщину было так легко подчинить своей воле: необычайно уступчивая, она с готовностью на все соглашалась. Все деверья и зятья Милли испытали тайное и, как они опасались, предосудительное облегчение, когда отвернулись от разрушительной воинствующей добродетели Эдит и посмотрели на мягкую, покладистую грешницу в дверях комнаты.

Милли была причиной всех их бед. И все же в этот миг измученные Ботты простили ее в душе хотя бы потому, что она была полной противоположностью Эдит. Грешница, отъявленная грешница, говорили себе некоторые из них, вытирая взмокшие лбы. Все они это знали, но злобные выпады Эдит с ее несносным характером склонили их на сторону Милли. Добродетель не должна быть такой кровожадной, браниться и брюзжать, вызывать отвращение и прежде всего не должна губить всю семью. И даже в хрупкие, изъеденные страхом сердца женщин, даже в сердца Мод и Рут, пробилось слабой струйкой конфузливое чувство, что, будь Эдит хоть капельку похожа на Милли, всех несчастий, возможно, удалось бы избежать.

Милли все стояла и беспомощно смотрела на Боттов, а те в молчании смотрели на нее. А невидимая старуха на кровати, впервые обнаружившая вдруг, что сознания суетности мелких житейских дрязг, ибо все тревоги и горести очень скоро остаются позади, обращаются в прах и предаются забвению, вовсе не достаточно, чтобы сохранять спокойствие, не могла разглядеть сквозь окружавшую ее толпу, кто вошел, но тотчас почувствовала в наступившей тишине какую-то перемену и немного раздраженно из-за плотного кольца родственников у ее постели спросила:

– Кто это там?

Никто ей не ответил. Глаза всех собравшихся устремлены были на новоприбывшую, а взгляд самой Милли, обежав комнату, наткнулся на Эдит и задержался.

Все ожидали, что Милли в тот же миг виновато отшатнется и снова исчезнет, однако этого не случилось. На лице ее отражалось одно лишь бесконечное удивление, но стоило ей увидеть Эдит, как к удивлению прибавилась жалость. Удивление и сочувствие, только и всего.

Эдит стояла у изножья кровати, в окружении Боттов, но видна была хорошо. Она казалась безумно несчастной, ее застывшая фигура выражала мучительное страдание, и при виде ее всякий непредубежденный человек (но только не Ботт, ибо за последний час Эдит своей безумной, упрямой жаждой мести успела оттолкнуть от себя всех) захотел бы выразить ей сочувствие. Всякий, но никак не Милли. Ее сочувствие, по мнению Боттов, стало бы образцом дурного вкуса.

Но им не дали времени на то, чтобы обдумать вопросы вкуса. Глядя горящими глазами на Милли, Эдит заговорила спокойным, ровным тоном, который настолько не вязался с ее словами, что Ботты не поверили своим ушам.

– Я удивлена, что у тебя хватает наглости показываться здесь…

Не было такого мужчины в комнате, который не пожелал бы от всей души оказаться где-нибудь в другом месте. Две женщины, обиженная и обидчица, встретились и решили объясниться. Какой мужчина не захотел бы при подобных обстоятельствах тихонько сбежать?

«Это Берти, – подумала старуха, когда услышала реплику Эдит. – Бедный Берти! Жена так грубо с ним разговаривает».

– Входи, мой дорогой Берти, и закрой дверь, – позвала всеми забытая почтенная дама. – Не устраивай сквозняк.

– Но я буду справедлива к тебе, – продолжила Эдит. – Кто мог знать, что ты наткнешься на меня. Даже у тебя не достало бы бесстыдства явиться сюда.

«О боже, боже, как можно разговаривать с мужем в подобном тоне? Конечно, она рассержена: Берти появился так некстати, когда бедняжка уже