Пожалуйста, не бегите по эскалатору - Ольга Александровна Замятина

Он ждал меня за кухонным столом:

– Сделал огонь поменьше, – Крэйзи указал глазами на кастрюлю на плите, – выкипало.

Я кивнула:

– Спасибо. Похоже, ты спас этот суп.

Я посмотрела на него. И чего я напридумывала? Ну спокойный. И хорошо. Не псих. Цветы дарит, продукты покупает, за супом следит. Я улыбнулась.

– Как же ты его заправляла, – спросил он, – с гипсом?

Я помешала суп длинной ложкой:

– Макароны положила вместо картошки, а лук и морковка у меня были заранее зажарены и заморожены. Это удобно. Рекомендую.

Он кивнул:

– Действительно, разумно. Надо будет запомнить. Супом угостишь? Пахнет вкусно.

Я снова прикрыла кастрюлю крышкой:

– Через пять минут. Пусть постоит немного. Слушай. Насчёт бабки…

Он спокойно посмотрел на меня:

– А что?

Я замялась:

– Ну… она наговорила… про тебя… про ненормальность… Ты… прости… она не соображает…

– Так не за что же, – он пожал плечами.

Я улыбнулась:

– Спасибо, что понимаешь. Она стара… и нездорова.

Он покачал головой:

– Ты не поняла. Не за что. Потому что она права. Я… не совсем нормален. Виктория Юрьевна всё точно сказала. Ну, кроме инопланетянства.

Мне сразу стало как-то холодно. Неуютно. И страшно.

– В смысле? – спросила я, вдруг поняв, что шепчу.

– Я не испытываю эмоций. Совсем. С рождения, – Крэйзи смотрел мне в глаза, а мне так хотелось бы, чтобы он уставился на любой предмет, находившийся на кухне. На часы, на солонку, на розовую вазу. Но нет, он наблюдал за тем, как я сидела, молчала, переваривала, не понимала, верить ли, общаться ли, не убежать ли.

– Как это? – наконец произнесла я. – Как это не испытываешь?

Он кивнул:

– Я расскажу.

Глава 14

Трудно говорить о своей ненормальности. Вы когда-нибудь пробовали? У каждого человека есть, наверное, что-то, что не укладывается в общепринятые рамки. Одни говорят сами с собой, другие носят в сумке зубную щётку, третьи едят заварку, четвёртые считают одежду, которую закидывают в стиральную машину.

Покопайтесь в себе, обязательно что-то отыщете. А теперь представьте, как вываливаете это на малознакомого человека, который смотрит на вас, как на лох-несское чудовище.

Я не умею испытывать эмоций, поэтому рассказ о моей особенности не доставляет мне переживаний, но я устаю от него. Не так, как устаю за день от работы и учёбы, – я устаю весь целиком, каждой клеткой тела, у меня устают мысли.

– Я был таким всегда, – начал я, – таким родился. Мама не сразу поняла, конечно. Даже наоборот… сначала радовалась: я практически не плакал. Только когда хотел есть. Забеспокоилась она, когда мне пришло время улыбаться. Я этого не делал, всегда был серьёзным. С возрастом это становилось всё более и более заметно. Мной занимались врачи. Конечно, подозревали разные неврологические отклонения. Я не укладывался в симптоматику аутиста, как и в симптоматику других известных заболеваний. Подозревали уплощённый аффект, алекситимию и кучу всего другого. После долгих исследований мне сказали, что все эмоции я испытываю прекрасно, то есть формально здоров. Но эмоции свои я почему-то не распознаю. Видимо, последствие какой-то ранней детской травмы. Вот только непонятно какой. Это единственная моя проблема. Всё остальное в порядке. Даже наоборот, – я хмыкнул, – голова у меня работает на тысячу процентов. Это мне мой психолог говорит.

Я замолчал. Крэйзи смотрела на меня испуганно:

– Вау, – она наклонила голову, – это… Надо привыкнуть.

Между нами повисла тишина. Я вспомнил утренний разговор с мамой.

– Знаешь, – продолжил я, – я тебе расскажу ещё кое-что. Ну, чтоб всё по-честному… Я не испытываю любви… Я никогда никому не говорил: «Я тебя люблю». Даже маме. И не скажу. Я не скучаю по человеку. Не переживаю из-за того, что он… да ни из-за чего не переживаю.

Крэйзи посмотрела на меня, а потом медленно закрыла глаза. Я продолжал:

– Но есть и плюсы. Я не психую, не совершаю импульсивных поступков. Я… как видишь, могу заботиться о других, помогать. И мне… мне может быть комфортно с некоторыми людьми. Например, с тобой.

На стене громко тикали часы. Тик-так, тик-так. А я смотрел на Крэйзи и размышлял, какой ответ она мне даст после всего этого? Да – нет, да – нет.

– Друзей у меня нет. Не складывается. Меня обычно не тянет к людям. И мне это трудно. Но в будущем, – добавил я, – я планирую иметь семью. Если выйдет. Чтоб не быть всегда одному. Как-то проще с женой. И детьми. Вот… теперь всё.

Я встал из-за стола:

– Я пойду. Ты… ну… подумай. Хочешь ли меня видеть? Общаться? Если боишься или тебе неприятно, я понимаю. Ты потом уже звони… если что… если решишь…

Когда я сделал шаг к выходу, она вдруг заговорила:

– Знаешь, я… Ты прав, непростая история у тебя… Но у меня тоже… непростая. Давай уже расскажем всё. А потом… потом будем решать. Ок?

Я кивнул, остановился посреди кухни. Она громко проглотила слюну, похоже, нервничала:

– Мой папа хотел сына. Безумно. Фанатично. У мамы долго не получалось забеременеть. Может, оттого что она боялась зачать дочь? Папа полушутя-полусерьёзно говорил ей, что выгонит её с дочерью на улицу. Ты не думай, он был нормальным человеком, несмотря на вот это всё. Просто безумно хотел мальчика. Ну что поделать? Так бывает.

Она замолчала, я снова сел за стол.

– Когда мама забеременела, она не знала, радоваться ей или нет. Она очень хотела ребёнка, но всё время переживала: а что, если девочка? Папа же был в восторге. Носил маму на руках, покупал ей сладости и был уверен в сыне на сто процентов. На второе УЗИ, то самое, где обычно говорят пол, мама пошла одна. Обманула папу, сказав, что её записали на следующий день, и сбежала. «Девочка, – радостно сообщил ей врач, – не сто процентов, но почти. Вот видите…» И он начал показывать маме на серое шевелящееся нечто на экране, отыскивая там разные органы.

Крэйзи глубоко вздохнула и продолжила:

– Из кабинета мама вышла совершенно разбитой. Но скрывать от папы ничего не стала, рассказала в тот же вечер. Узнав эту новость, он… загрустил. Только и всего. Мама боялась бури, гнева, возмущения. Но нет, он вёл себя как обычно: работал, помогал по дому, просто реже стал улыбаться, не хотел звать гостей, ездить в отпуск. Наконец, за пару недель до родов он, казалось, смирился, сказал: «Ничего, ещё и сына заведём, правда же?» и засмеялся. Мама была счастлива, она тут же пообещала ему сразу же,