Пожалуйста, не бегите по эскалатору - Ольга Александровна Замятина

Кроме того, что он продаёт блинчики, носит яркую оранжевую форму и только что скользнул по мне равнодушным взглядом, как по всем другим посетителям. «Закажу что-то, – решил я, – просто чтоб услышать его голос, посмотреть в глаза и удостовериться, что моё лицо ему незнакомо, а значит, он не следил за мной онлайн».

– Чёрный чай, пожалуйста, – я положил на прилавок сто рублей, он кивнул и защёлкал пальцами по экрану электронной кассы.

Через минуту он поставил передо мной чашку с пакетиком, щедро отдающим свой цвет кипятку. Отец посмотрел на меня с дежурной улыбкой, но потом что-то изменилось в его взгляде. И я понял, что он меня узнал. Значит, всё-таки следил.

– С вас восемьдесят рублей, молодой человек, – кивнул он. – Вот ваша сдача, двадцать рублей.

Скажет что-то ещё? Выдаст себя? Осмелится? Но он молчал, глаза его бегали: моё лицо – сдача на прилавке – экран, и снова по кругу.

– Благодарю, – сказал я, взял чай и отошёл от кассы.

Не осмелился. Не решился. Струсил.

Но кое-что я всё же успел понять. Атрофированные эмоции – это не про него. В короткие секунды нашего общения он нервничал как сумасшедший. А уж я в этом, поверьте, разбираюсь. Навязчивые движения, сбившееся дыхание, нечёткая речь и, конечно, взгляд – так просто распознать в человеке волнение, если сам ты всегда остаёшься невозмутимым.

Глава 16

У него ерунда какая-то. При которой нет эмоций. Вот как так – их нет, а? Я не понимаю! У меня бабка за стенкой с кровати падает, а мне пофиг? Или мама по телефону говорит, что я идиотка, раз осталась в России и учусь на повара, а меня это не задевает?

Я не понимаю. Может, он мне врёт? Хотя непохоже. Ведёт он себя именно так, будто ему всё фиолетово. Вон даже улыбается совсем редко и как бы с запозданием. Точно, вот что меня в нём насторожило. Его улыбка. Обычно люди улыбаются сразу, как увидят или услышат что-то приятное, а он через пару секунд. Сначала мозгом осмысляет, а потом отдаёт сигнал мышцам лица. Боже, как это, наверное, утомительно!

Все смеются – надо засмеяться. Ха-ха-ха! Всем страшно – надо заорать. А-а-а-а! Так, что ли? Вот жесть! Бедный. Даже жалко его.

А с другой стороны, какая крепкая и здоровая нервная система! Можно только позавидовать. Я вот, когда достаю шпаргалку из сапога каждый раз теряю сто грамм веса за счёт нервов, отмирающих в моём теле, а ему хоть бы хны. Голая логика, абсолютный рационализм.

Есть в нём что-то страшное. Человек без эмоций. Но и интересное тоже. Ну когда я ещё встречусь с таким… уникумом. Я вообще люблю всё необычное: одежду, причёски, музыку, фильмы, книги, парней. Даже мечта у меня безумная: полететь туристом в космос. Осталось только полмиллиона долларов накопить и можно бронировать место на следующий рейс.

А вот внешность моя заметно изменилась за последнее время в традиционную сторону. Гипс внёс свои коррективы. Волосы отрастают, макияж минимальный (краситься левой рукой очень несподручно), одежда в обтяжку отпала, а ещё сложные застёжки, деликатные ткани и… большая часть моего гардероба.

В целом меня это не огорчает. Я люблю перемены. А это, как-никак, одна из них. Такая вот вынужденная перемена. Кстати, все крутые повороты в жизни мы делаем вынужденно: видимо, в спокойном состоянии человек – существо ленивое и неповоротливое!

Вот возьму и отращу косу до пояса! А что, крайности рулят!

«Знаешь, – написала я Крэйзи, выпив две кружки кофе и накормив бабку обедом, – все мы странные, все мы покалеченные. Много ли найдётся сейчас полностью нормальных людей? В общем… думаю, нам надо продолжить общаться. Я не знаю, что будет дальше, но пока нам вроде нормально вместе. Или, как ты говоришь, комфортно. И… может, ты и не испытываешь чувств, но ты первый человек за полтора года, кто обо мне заботился. По-настоящему. Я не знаю, чем это было вызвано, но… пусть это и дальше тобой руководит!»

Бабка, когда была моложе и не называла меня всеми возможными именами, кроме моего собственного, всегда учила меня доверять интуиции. Она говорила, что это тайная сила женщины. Порой, когда я немного расслабляюсь и нервничаю не так сильно, как обычно, я действительно чувствую какую-то внутреннюю силу, ведущую меня вперёд. Она подсказывает. Не всегда, но в чём-то действительно важном. Вот и сейчас я просто знала, что должна взять телефон и написать ему. Так было правильно.

«Согласен с тобой по всем пунктам, – ответил он, – я и дальше буду заботиться о тебе. Что мной руководит? Давай выясним это вместе. А с другой стороны, так ли важно, почему человек делает что-то для другого?»

Я улыбнулась, читая. И правда! Совсем ведь неважно.

«Выходи на улицу, – писал он дальше, – я смогу вернуться к твоему дому через тридцать пять минут. С мороженым. Ты какое любишь?»

«Крем-брюле», – ответила я и улыбнулась. Каким-то образом этот парень, который сам улыбнулся при мне полтора раза, да и то неестественно, заставлял мои губы растягиваться за эти два дня чаще, чем они делали это за последние полтора года.

Через сорок минут мы сидели на скамейке у дома, ели мороженое в вафельных стаканчиках и обсуждали траектории голубей, которые мельтешили у наших ног.

– Мне кажется, они рисуют какие-то сложные фигуры, – говорила я. – Если начертить график движения одной птицы, получится интересная штука. Посмотри сам.

Он покачал головой:

– Голуби почти безмозглые. Хотя… в природе не всё понятно устроено. Как, например, удаётся глупым пчёлам строить идеально ровные шестиугольники сот?

– Вот, – кивнула я, – посмотри вон на того белого с серыми крыльями, он ходит кругами, но они всё меньше и меньше…

– Стремление к предельной точке, – пробормотал он, – а это интересно…

Я рассмеялась:

– Совсем забыла, что ты математик! Но он скорее стремится к предельной крошке!

В этот момент голубь добрался до цели и с аппетитом склевал хлебную корочку. Крэйзи кивнул.

– Мне нравится твоё чувство юмора, – сказал он абсолютно серьёзно.

М-да, к этому надо было привыкнуть! Для нас естественно слышать смех, когда наши шутки нравятся, а тут вот такая реакция… но зато честно!

Когда мы стояли у моего подъезда, Крэйзи посмотрел мне в глаза и сказал:

– Я думаю тебя поцеловать. Можно?

Я, кажется, покраснела. Не от смущения, точнее, не только от него. Просто всё это было так странно. Ну кто об этом спрашивает? А как же взгляды, прикосновения, намёки.