Девья яма - Ирина Сергеевна Богатырева

Шкода подпрыгнула, а потом припала к полу, не сводя глаз с маленького шарика, откатившегося к стоявшей у стены обуви. Медленно стала продвигаться к нему. Протянула лапу и потрогала.

– Чего там? Где? Ну-ка, дай мне…

Коля тоже наклонился. Возле его кроссовки приютился небольшой, словно бы хрустальный шарик тёмно-голубого цвета. Как осколок неба.

И от одного этого вида у Коли сжалось горло и стало тяжело дышать.

Медленно, как в дурном сне, он наклонился, поднял шарик и положил на ладонь.

Грани легли на кожу приятной, благородной шероховатостью. Вблизи было видно, что это не шарик, что у него сложная форма – скорее эллипс. И цвет не голубой, а тоже сложный – прозрачный, дымчатый. Как будто в крошечный стеклянный сосудик задули волшебного тумана или кусочек синего неба – самого синего, вечернего. В полумраке туман переливался на гранях и жил.

Сапфир. Фролыч сказал, что это сапфир.

Никаких сомнений: это тот самый камень. Который искал он, который искал Фролыч. Родной брат первого. Коля не видел его, только на фотке в телефоне, плохой, засвеченной. Там не было такого яркого цвета. Но была та же форма и грани. И ещё – тончайшее отверстие, через которое камни собирались в общую нитку. Колье.

В ванной что-то упало, и Коля пришёл в себя. Вздрогнул, заозирался. Сейчас выйдет – а он тут с этим! Что делать?! И откуда оно выкатилось? Опять – как будто бы ниоткуда.

Да нет же, понятно. Платье!

Он уставился на него в ужасе. И вместе с тем что-то жадное, хищное стало шевелиться внутри. Нет, теперь оно от него не уйдёт. Так просто не уйдёт.

В ванной было снова тихо. Даже вода не текла. Вылезла уже? Вытирается? Так, погоди, у неё там нет одежды, как она выйдет? Ника ещё тоже нет. Но всё равно надо торопиться.

Он подошёл к двери. Прислушался. Сам же не сводил глаз с висящей на ручке тряпки, как будто она была живая.

– Эй! – крикнул в потолок. – У тебя всё хорошо?

В ванне заплескались.

– Не торопись, отдыхай! Никита тебе принесёт переодеться. Дресс! Слышишь?

– Хорошо! – раздался голос из-за двери, и Коля так не ожидал этого, что отшатнулся. Но потом взял себя в руки. Надо действовать, и быстро.

Он потянул платье – и охнул: из него полился драгоценный, небесный, искрящийся дождь. Коля стал неуклюже хватать, прижимать к себе, пытаясь остановить этот поток. Наконец перехватил ткань как мешок – и всё прекратилось. Зато под ладонью почувствовал их – камни, твёрдые, тяжёлые. Много. Лежат где-то в складках ткани.

Колье, целиком.

А вот и дыра в подоле, в самом шве, в которую они сыплются. Теперь всё понятно. Но что делать? Ведь надо же их – туда, иначе Фролыч, иначе его!.. Но как объяснить этой Колетт, или как её там, что из-за неё человек погибает?! И ведь получается что – что это она, что Колетт!..

У него что-то ухнуло в груди, стоило только допустить такую догадку. Но ведь иначе быть не может. Всё сходится: вот колье, вот Колетт. Колье, которого в музее больше нет. Зато есть Колетт, у которой это самое колье в платье. И которая сама в пещере. Где Фролыч нашёл первый камень.

Но как? Как?!

В голове стоял туман, такой же синий, плотный. Он словно сочился из этих камней, рассыпанных по полу. Коля смотрел на них, и голова кружилась, соображалось плохо. Так, про девчонку сейчас не думать. Про то, как, когда и почему она это сделала, не думать совсем. Главное – Фролыч. А там пусть взрослые разбираются. Это их, взрослое дело. Сейчас главное – это всё отдать, чтобы помочь Фролычу.

Прижав к себе грязное платье, он опустился на пол и стал ползать, подбирая рассыпавшиеся камни. Два, три, четыре… Они подкатывались под ладонь, как простая галька. Шкода крутилась рядом, подставляя хвост к лицу, как будто это такая игра.

– Да уйди ты! – шептал Коля. – Мешаешь. Ищи лучше. Помогай.

Наконец, собрал все. Раскрыл на ладони, пересчитал – двенадцать. С первым – тринадцать. И сколько-то их ещё в платье. А вдруг сколько-то вывалилось по дороге!.. У Коли похолодело в груди, когда он себе представил, как они идут от самой Ямы сюда через парк, через площадь и улицу, через двор, в подъезде – а из драного платья сочится драгоценный дождь. Он даже глаза закрыл и перевёл дыхание.

Так, об этом лучше не думать. Сколько бы он ни принёс, уже будет хорошо. В конце концов, это не его дело. Его дело другое.

Он вдруг почувствовал прилив сил. Судорожно поднялся с колен, побежал в свою комнату. Покрутился в центре. Рухнул на пол, вытащил из-под кровати большую коробку с лего. Вытряхнул лего. Сложил платье. Среди деталей валялся жёлтый футляр из киндер-сюрприза. Коля открыл его, пересыпал сапфиры – тринадцать осколков неба. Сунул на дно той же коробки. Потом подумал, снова достал один, положил на ладонь, взял телефон, сфотал и отправил сообщение. Приписал одно слово: «Нашёл». Закрыл жёлтый футляр, положил в коробку под платье, сверху насыпал детали лего, сколько влезло, получилось с горой, поэтому пришлось надавить на крышку, чтобы закрылось. Наконец, щёлкнул запор, и Коля рывком, с облегчением, отправил коробку под кровать.

Откинулся к ней спиной и выдохнул.

Всё, теперь только ждать. Когда увидят, напишут.

Фролыч, я тебя вытащу! Я же обещал.

В тот же момент раздался звонок в дверь, и он рванулся открывать.

На пороге стоял Ник, лицо его было мрачное. Он кое-как, наспех умылся, но был в той же грязной футболке. В руках – пакет, там лежало что-то лёгкое, бледно-жёлтое, под ним – белые девчачьи кроссы.

– Вот видишь, а ты – не даст, не даст! – усмехнулся Коля. Он всячески старался придать себе беззаботный вид.

– Не знает она, в ванне тоже сидит. Я помыться не смог из-за неё. Сам не знаю, чего это, оно единственное у неё в чемодане валялось. Она все свои тряпки вчера ещё разобрала и в шкафу развесила, а это забыла, что ли. Надеюсь, она про него и не вспомнит. Потому что если узнает…

– Ладно, не боись, прорвёмся! – перебил Коля и подтолкнул Ника к двери в ванную. – Тащи туда. – А сам отошёл подальше.

Оказавшись перед дверью, Ник растерянно обернулся, изобразил на лице что-то типа: «Ты рехнулся?» Потом повесил пакет на ручку и хотел было уйти, но Коля замахал на него руками: «Постучи!» – «Сам стучи!» – попытался протестовать Ник. Снова обернулся на дверь. За ней