«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

писали о молодых актерах, режиссерах… Так вот Лепешкин написал о студенческом спектакле, который играли в нашей театральной академии на музыкально-драматическом отделении. Это был курс нынешнего главрежа Волынцева.

– Стоп! – остановила Вера. – И как писал? Хвалил? Ругал?

– Ну вообще-то с юмором писал. Правда. Я в некоторых местах даже хохотал. Но больше хвалил. Особенно одну девицу – Марину Дмитракову. Ее он вообще назвал восходящей звездой.

– Вот как… – пробормотала Вера, вспомнив запись беседы Дорогина с Дмитраковой. Марина ни о чем таком Роману не рассказывала, хотя, если еще студентку театральный критик называет восходящей звездой, более того, об этом узнают на конкурсе, то вряд ли такое забывается. Впрочем, Волынцев тоже ту статью в разговоре не вспомнил, правда, мог и забыть, в конце концов, наверняка в его биографии она была не первой и не последней. – А в принципе что говорили о Лепешкине как о критике? Наверняка были какие-то комментарии?

– Ничего особо плохого. Похоже, он не был злобным троллем, ну и его не шибко троллили.

– То есть никаких скандалов?

Ярослав развел руками.

– А когда он стал пьесы писать?

– Вот тут я нарыл кое-что занятненькое, – довольно ухмыльнулся сын и отправил в рот кусок пиццы.

– Сначала прожуй, а потом рассказывай. А то ты либо подавишься, либо оплюешь меня крошками, – строго сказала мать и на всякий случай малость отодвинулась.

– Угу, – кивнул Ярослав, тщательно прожевал, глотнул из материной чашки кофе и вновь ухмыльнулся. – Значит, так. Я запустил поиск по ключевым словам «Кирилл Лепешкин», и мне много чего вывалилось, особенно по поводу его последних пьес.

– Хвалят?

– В общем и целом – да. Некоторые от восторга вообще писают кипятком. Хотя, конечно, некоторые злобствуют, но это само собой, это завсегда…

– А есть, что указывало бы на угрозы? Или на какие-то серьезные конфликты?

– Ничего. Никаких серьезных тёрок. Тут другое интересно… – Ярослав выдержал весьма эффектную паузу, натолкнулся на спокойный, даже слегка снисходительный взгляд матери и продолжил: – Оказывается, пять лет назад проводился какой-то крутой конкурс под названием «Драматургия нашего времени». Любой мог послать свою пьесу, все выкладывалось на сайте в открытом доступе, любой мог прочитать пьесу и оставить отзыв. Правда, чтобы чего-то там прокомментировать, нужно было зарегистрироваться. Ну, чтобы без всяких там анонимных придурков. И там я нашел комментарий…

У Ярослава не было под рукой никаких записей, он все держал в голове, причем без особых усилий, и Вера подумала, что надо сходить и принести из сумки блокнот или включить диктофон, но, пожалуй, пока хватит блокнота, дабы пометить наиболее ценное и не выискивать это потом среди звуковой болтовни.

– Минуточку, – остановила Вера сына и пошла за блокнотом и ручкой. Вернулась, положила на стол и приготовилась слушать.

– Я тебе уже выписал название сайта и еще кое-что, – продемонстрировал заботу сын и вытащил из кармана домашних джинсов замусоленную бумажку. – Так вот. Некий Сергей Елисеев написал, дескать, правильно утверждают, что тот, кто умеет делать дело, тот его делает, а кто не умеет – становится критиком. Театральный критик Кирилл Лепешкин, спрятавшись за псевдонимом Кир Лепешинский, выставил на конкурс свою пьесу «Ночь-полночь». Откровенно слабая пьеса, с банальным сюжетом и блеклыми персонажами. Наверняка, прочитав такую пьесу, критик Лепешкин расчихвостил бы ее вдоль и поперек. Но превратившись в Кира Лепешинского, он явно утратил критическое мышление, хотя лучше бы ему не покушаться на лавры драматурга.

– Довольно зло, – признала Вера.

– Ну так вот там еще семнадцать комментариев, и ни одного хорошего.

– А это точно Лепешкин?

– Ну, мам… если бы это был поклеп, то Лепешкин наверняка бы открестился от Кира Лепешинского. На кой ему такая слава? А он вместо этого пьесу просто снес. Ну, то есть удалил с сайта. Такая функция есть у автора. Вот только комментарии удалить нельзя, это может только администратор сайта. Я на всякий случай пробил «Кир Лепешинский», но упоминание есть только в связи с этой пьесой. Правда, никакого шума-гама не было, в информационном плане – фигня, вякнули и забыли. А года два назад о нем прямо вовсю заговорили. О Лепешкине, а не о каком-то Лепешинском, о котором даже никто не вспомнил и с Лепешкиным не связал! Типа, очень талантливо, с большой фантазией, необычно… в общем, новое слово в отечественной драматургии.

– Ну да, примерно то же самое мне говорили директор театра и главный режиссер, – покивала Вера. – Они мне даже в общих чертах его последнюю пьесу «Дочь Ивана Грозного» пересказали. Сильно необычно… Интересно было бы глянуть на его первую пьесу… которую Лепешкин, судя по всему, уничтожил.

– Увы… Конечно, все, что попало в интернет, практически невозможно уничтожить окончательно. Я порылся… в большие глубины залез… почти на свалку… но ничего не отыскал.

– Жаль, – сказала Вера. – Было бы интересно сравнить первую пьесу с последней. Потому как странно… Если ты уверен, что Кир Лепешинский и Кирилл Лепешкин – это один и тот же человек, то разве можно за пару-тройку лет научиться писать совершенно иначе? Разве можно из бездаря превратиться в талант?..

– Не знаю… – пожал плечами Ярослав. – Но Лепешкину мог кто-то помочь. Ну, по крайней мере, какие-то советы дать… Я внимательно посмотрел вторую папку, где черновик пьесы, там всякие правки есть шариковой ручкой… Так вот в нескольких местах совершенно другой почерк. То есть что-то редактировал сам Лепешкин, а что-то – другой человек, это точно. Я даже несколько страниц отксерил тебе для сравнения.

– Это любопытно, – согласилась Вера.

– Но там еще есть один момент. Я решил сравнить черновик с уже готовым вариантом, а тут оказалось, что не хватает одной страницы. В черновике нет восемнадцатой страницы.

– Может, ее случайно в другое место засунули? – предположила Вера.

– Не-а… Я проверил. Ее просто нет. Хотя… – пожал плечами Ярослав, – Лепешкин мог ее просто потерять. Это же все-таки черновик…

Глава 12

Аллочка Калинкина пришла в театр за полчаса до репетиции. Марина Дмитракова уже сидела в гримерке и пила вишневый сок.

– Хочешь? – Марина кивнула на упаковку, раскрашенную яркими вишнями.

Аллочка хотела, но, в отличие от сухощавой Дмитраковой, не могла себе позволить: слишком много углеводов.

– Спасибо, не хочу, – проявила она силу воли и вздохнула: – Хорошо тебе…

– В каком смысле? – не поняла Марина.

– Во всех смыслах! – с досадой произнесла Аллочка. – И сладкий сок тебе фигуру не портит, и жуткие происшествия не портят нервы.

Дмитракова пожала плечами, и Калинкина произнесла жалобно:

– Ты эти дни держишься прямо молодцом, а я вся в раздрае. Ну ведь хороший мужик этот Кирилл… За