«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

выпроводить Калинкину, потому что кого-то явно ждал. Он с кем-то заранее договорился и не хотел, чтобы Калинкина пересеклась с гостем. И чтобы гость в принципе знал о чьем-то визите.

– Причем договорился не по телефону, нет никаких соответствующих звонков. И выходов в мессенджер не обнаружено. Получается, договорился при личной встрече. Наиболее вероятно, в театре. Хотя не обязательно. Из театра он ушел часа в четыре, Ружецкая видела его около дома в районе восьми. А с кем он мог увидеться в течение почти четырех часов – полная загадка.

– Я думаю, Лепешкин ждал в гости женщину. Это я тебе как мужик говорю.

Вера посмотрела с интересом. Что это за мужские признаки?

– Вот ты голову свою включи, – посоветовал начальник. – Ты приходишь в гости, а на столе стоят початая бутылка водки, стопарики пользованные и банка с солеными огурцами. Что ты подумаешь? Что у хозяина в гостях был мужик. Правильно?

– Ну-у-у… в общем, да.

– А теперь представь: на столе бутылка хорошего красного вина, фужеры и коробка конфет. На какого гостя подумаешь?

– Скорее всего, на женщину. Хотя многие мужчины тоже предпочитают вино, а по части конфет некоторые даже очень…

В управлении все знали, что полковник Мирошниченко большой конфетолюб. Правда, своеобразный. Предпочитает «Ромашку» и «Буревестник», довольно дешевые, существовавшие еще с советских времен и даже тогда считавшиеся крайне средненькими. Уж всяко не «Мишка» или «Белочка».

– И все-таки конфеты – это прежде всего для женщин, – понял намек Мирошниченко. – И тем более с красным вином. А теперь прикинь. Калинкина неожиданно сваливается на голову Лепешкина. Тот, ну все-таки хозяин с приличиями, выставляет на стол бутылку вина и коробку конфет. Затем Калинкину выпроваживает и быстро подчищает следы ее присутствия. Только конфеты оставляет, ну так это ни о чем не говорит. Мало ли кто конфеты любит. – Евгений Владимирович весьма выразительно хмыкнул и кивнул на шкаф, сквозь стеклянную дверцу которого просматривалась вазочка с «Ромашкой» и «Буревестником». – То есть Лепешкин не хотел, чтобы гость, которого он ждал, догадался о недавнем визите дамы. А это значит…

– …вероятнее всего, Лепешкин ждал другую даму, – продолжила Вера.

– Правильно соображаешь, – похвалил начальник и тут же добавил: – Но это лишь предположение. Без всяких фактов. И, насколько понимаю, без единого оставленного следа. Предполагаемая дама могла и клофелин подсыпать, и вазой стукнуть, и замок портфеля сломать. Но вот ведь что странно… Клофелин гостья принесла с собой, значит, планировала усыпить. Но планировала ли убить? Конечно, это сделать проще, если человек спит. Но тогда почему не принесла с собой орудие убийства, а воспользовалась вазой? Знала, что она стоит на серванте? А если бы не стояла, разбилась за день до того? Глупо же рассчитывать на случайное орудие. При этом замок на портфеле взломан грубо, чем-то металлическим, но чем – непонятно. А следы потом затерты с тщательностью профессионала. Ведь даже не ясно: как клофелин подсыпали. Никаких намеков, чтобы чего-то ели-пили именно в данный момент. Согласись, есть здесь какие-то нестыковки.

– Может, был кто-то третий? – предположила Вера.

Мирошниченко развел руками:

– Разбирайся. Тем более, Лепешкина еще и травить начали заранее.

– Пытаюсь… С разных точек…

Вера прикинула, что «точки» действительно разные, так или иначе привязанные к Кириллу Лепешкину, но вопрос: сольются ли они в одно целое или так и останутся случайными помарками?

Лепешкин интересовался деревней Боровушка и даже туда ездил…

Лепешкин вызывал «скорую» соседу Бурову, а после помчался покупать портфель…

Лепешкин не расставался с портфелем, где, по утверждению эксперта, не было ни соринки, ни пушинки, ни хоть какого-то пятнышка, вообще никаких следов, кроме как от двух пластиковых папок с рукописями, но именно портфель понадобился убийце…

И, наконец, Лепешкина усыпили, затем убили ударом по голове, но до того начали аккуратно травить ядом…

Зачем все это? Почему?

– Кстати, твой сынок-вундеркинд нарыл что-нибудь интересное в интернет-помойке про Лепешкина? – спросил Мирошниченко и укоризненно покачал головой.

То, что Грознова зарядила на поиск информации своего пятнадцатилетнего сына, ему не нравилось ни как начальнику, ни как отцу, однако понимал: в данном случае его запретительный приказ не подействуют. А если приказ наверняка проигнорируют, его лучше вообще не отдавать.

Вера сдвинула в сторону «точки» и произнесла с явным торжеством:

– А как же! Очень даже нарыл. Два года назад Лепешкин стартанул и сразу звезданул со своей первой пьесой. Но, оказывается, она вовсе не первая. А первую, судя по ряду признаков, он написал под псевдонимом Кир Лепешинский пять лет назад, отправил на конкурс, но пьесу сильно раскритиковали, и автор ее удалил. Ярик пытался отыскать в глубинах интернета, но не отыскал.

– То есть первый блин получился комом, а потом драматург поднапрягся и научился писать?

– Возможно.

– Или кто-то к его последним творениям руку приложил?

– Тоже возможно. В любом случае кто-то пьесу про дочь Ивана Грозного в черновом варианте читал и даже редактировал. В этом черновом варианте есть всякие пометки от руки. В основном почерк Лепешкина, мы образец быстро нашли. Но несколько правок сделаны совершенно другим человеком – причем красивым, почти каллиграфическим почерком.

– Надо же! – удивился Мирошниченко. – В наш компьютерный век кто-то еще не разучился красиво писать?

– Вот-вот! В корень зришь! – обрадовалась Вера. – Уже сколько лет все на компьютерах шлепают, на почерк и внимания-то не обращают. А тут… В общем, я думаю, правки вносил человек, который либо редко компьютером пользуется, либо не пользуется совсем. А потому и хороший почерк сохранил.

– Думаешь, это человек… из «тамошнего» времени? Кто-то из стариков?

– Вот именно так и думаю, – кивнула Вера. – Причем из стариков, кому Лепешкин мог дать почитать черновик. А я такого только одного знаю. Это Гертруда Яковлевна Стрекалова, которой за восемьдесят. Я спрашивала, консультировался ли с ней Лепешкин, а она ответила, дескать, в общих чертах. Но, вполне возможно, не совсем в общих. Почему скрыла? Надо с ней еще раз перетолковать. Поконкретнее.

– Это правильно, – одобрил начальник. – Ничего упускать не стоит. Вот только вряд ли рукопись имеет отношение к убийству. В конце концов, текст пьесы и так всем известен.

– Ну да, известен, – подтвердила следователь факт, давно доказанный, а потому и не нуждающийся в дополнительном изучении. – Текст – совсем не тайна. Папку с пьесой, с окончательным вариантом, Лепешкин неоднократно вытаскивал из портфеля на репетициях, это видели и режиссер, и актеры. Вероятно, что-то сверял по тексту. Но возникает вопрос: зачем Лепешкин таскал с собой черновик, из которого все перенесено в окончательный вариант? Ярик сверил: все правки внесены в окончательный текст. Зачем не просто постоянно с собой