«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

– Ну да, – подтвердила Ольга Михайловна. – Официально она ему никто. А по крови… В общем, когда Толя в армии на Дальнем Востоке служил, случился у него роман с одной девушкой. В общем, она забеременела, но Толя жениться не захотел. А вскоре демобилизовался и уехал. О дочке родившейся узнал от парня, который демобилизовался через год, но… молодой был, отмахнулся, решил, что впереди вся жизнь, не стоит былое ворошить. Тем более, сама мать никак Толю не ворошила. Отрезала острым ножом. А лет через тридцать Толя не то чтобы усовестился, скорее, опомнился: уже не мальчик, с семьей не сложилось… в общем, принялся искать дочку. Искал года два и нашел. Она давно на Сахалине осела, работает на рыбзаводе, муж, двое детей, а мать к тому времени полгода как померла. Конечно, поначалу сильно трудно все складывалось, да оно и понятно, но потом как-то более-менее наладилось. Не часто, но общаться стали. Сейчас же со связью всякой не проблема. А лет десять с небольшим назад… еще Таня Лепешкина была жива и Кирюша здесь был… Толя даже на Сахалин летал, с дочкой повидаться. Хотя сроду он никуда ездить не любил. Нам он тогда слова не сказал, зачем в такую даль отправился, но вернулся вроде довольный… как будто дело большое сделал. Мы с расспросами не приставали, уж потом узнали про дочку и поняли, что, видать, приняла она отца, хотя вряд ли уж прямо полюбила. Ну так чего ж надеяться после стольких лет?

– Значит, Буров два года назад составил завещание и поручение вам выдал? – уточнил Дорогин.

– И показал, где у него завещание, деньги и бумага с координатами дочки, – уточнила в свою очередь Ольга Михайловна. – Я Надежде на следующий день после смерти Толи позвонила. Она, конечно, прилететь не смогла, да и вряд ли особо хотела, но сказала, что готова деньги на хлопоты переслать. Я ей ответила, что не надо, Толя позаботился, на все оставил. Думала, Надежда спросит: как там с отцовским добром? Но она не спросила, и тогда я сама ей рассказала про завещание.

– Обрадовалась? – не усомнился Роман.

Ольга Михайловна пожала плечами, выписала руками в воздухе невнятный узор.

– Да как-то спокойно отнеслась… И к смерти отца, и к его наследству. Я ей: дескать, заявить о наследстве надо в течение шести месяцев. А она: вроде как узнает, можно ли дистанционно. А недели две назад позвонила сама и сообщила: в октябре ей отпуск дают, прилетит сюда. А я за квартирой присматриваю, вовремя за нее плачу, Толя на все деньги оставил, – добавила ответственная соседка. – А документы, если хотите, я вам покажу. – И, не дожидаясь ответа, исчезла в соседней комнате, откуда вернулась с папкой, в которой лежали документы.

Роман их читать не стал – просто сфотографировал.

– А что же с похоронами Кирюши? – спросила под конец Ольга Михайловна. – Ведь у него тоже никого из близких нет. Правда, есть двоюродная сестра, в Саратове живет, не знаю, общался ли с ней Кирюша… Но координаты у меня вроде бы должны быть, от Тани остались, я поищу… Конечно, координаты могли измениться, но вдруг…

– Вы поищите, пожалуйста, и вышлите мне на телефон, – попросил Дорогин. – А с похоронами пока не ясно, но, не сомневайтесь, театр все на себя возьмет. Когда ясность появится, я вам сообщу.

– Ой, спасибо, – отозвалась Ольга Михайловна. – А то ведь жалость какая, Кирюша в этот раз в городе три недели был, а мы даже не пообщались.

…У Кривенко Роман провел два с половиной часа. Отказавшись от гостеприимно предложенного обеда, выпил две большие чашки чая с тремя видами отменного варенья, узнал немало сугубо личных подробностей прежде всего из жизни Анатолия Тимофеевича Бурова, однако не выяснил ничего, чтобы имело хоть какое-то отношение к смерти драматурга Лепешкина.

Глава 15

Отправив Дорогина к соседке Бурова, Вера заглянула к криминалистам. В кабинете Пашу Гаврилина она не нашла, зато обнаружила его в закутке, деликатно именуемом комнатой отдыха. Вопреки всем пространственным законам здесь удивительным образом помещались стол, тумбочка с чайником и кофеваркой, три старых стула и списанный диванчик. И это помимо людей, которые тоже могли сюда втиснуться, ибо имели право на отдых.

В данном случае в закутке сидели двое – сам Паша (довольно тощий сорокалетний мужик) и судмедэксперт Юрий Дмитриевич Луньков (пятидесятипятилетний, похожий на кубик). Перед ними стояли большие бульонные кружки с кофе и плетеная хлебная корзинка, доверху наполненная пирожками.

– О, Верунчик! Самая грозная из следователей изволили почтить присутствием! – воскликнул Паша и распахнул руки, словно изготовившись к объятиям.

– И я тебя обожаю! – заверила Вера.

– А меня? – тоном капризного ребенка спросил Луньков.

– И вас, Юрий Дмитрич, – завсегда!

Это было правдой. Вера любила работать с Гаврилиным и Луньковым – по ее мнению, они были отличные профессионалы и классные мужики. Хотя с последним утверждением соглашались отнюдь не все: и Гаврилин, и Луньков весьма пренебрежительно относились к субординации и были остры на язык. Но к Вере Грозновой испытывали большую симпатию. В нынешнем деле ей явно повезло с командой.

– Небось, кофе хочешь, – констатировал Паша. – У нас в кофейнике еще осталось, припасли себе для добавки, но по доброте душевной с тобой поделимся.

И вытащил из тумбочки кружку (обычную, не наперсточно-кофейную, но и не бульонных размеров), в которую залил «добавку» почти до краев.

– И пирожочки, непременно пирожочки откушайте, любезная наша Верочка Ивановна! – в тон Гаврилину вторил Луньков. – Я вот к Пашеньке в гости из своей обители мертвых заглянул, дабы порадовать его пирожочками моей дражайшей супруги Лялечки. Кругленькие – с мясом, а треугольные – с капустой. Лялечка моя известная мастерица, все знают.

О мастерстве Ларисы Семеновны Луньковой, на которой Юрий Дмитриевич женился еще в студенчестве и которую всегда нежно называл Лялечкой, хорошо знали все вокруг. И не только из-за ее легендарных пирожков. Лариса Семеновна работала травматологом в ведомственной больнице, где лечились сотрудники и полиции, и следственного комитета, и прокуратуры. И с травмами она управлялась так же отлично, как пекла пирожки. Хотя, конечно, пирожки были предпочтительней.

Вера отхлебнула кофе, откусила пирожок с мясом, закатила глаза: «М-м-м…» Луньков довольно ухмыльнулся, а Гаврилин сказал:

– Если ты, Верунчик, решила, что я уже разобрался с возможными отпечатками на девятнадцатой странице нетленной рукописи драматурга Лепешкина, то оставь свои иллюзии. Как говорил Остап Бендер, быстро только кошки родятся.

– Но у меня есть шанс, что ты, Пашенька, разберешься с этим раньше,