«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

не дожидаясь вопросов Дорогина, Ольга Михайловна рассказывала о Кирюше и его маме, очень милых людях, о том, что Кирюша, конечно, последние десять лет здесь не жил, но пускал квартирантов, тоже очень милых людей, а она, Ольга Михайловна, присматривала по-соседски, ей не сложно, потому как хорошие соседи – это большое дело, ценить надо. Ничего интересного, кроме общих слов, Роман не услышал и, сообразив, что у крана явно нет задвижки, решил перевести монолог в диалог.

– Ну а когда в июне Лепешкин здесь несколько дней жил, вы ничего особенного не заметили?

– Это когда он Димочке, тоже очень милому молодому человеку из театра, квартиру продал?

– Именно тогда.

Ольга Михайловна подумала, пожала плечами:

– Нет, ничего особенного… Ну да, Кирюша повзрослел, более солидным стал… но так ведь говорят, известным драматургом стал… однако ко мне со всем почтением и без всяких важностей. Мы с ним даже накануне отъезда посидели у меня, поговорили душевно, я пироги напекла, и Толю Бурова позвали, соседа нашего, тоже ведь Кирюшу с рождения знал… И ведь надо ж такой беде случиться, чтобы на следующий день умер Толя… от сердца… Хотя совсем не старый был…

Она с искренней печалью вздохнула, и Роман понял: вот самое время перейти к Бурову.

– Так вроде бы Кирилл Андреевич Анатолию Тимофеевичу и «скорую» вызывал? – бросил «пробный шар» Дорогин и тут ж сам на себя подосадовал: вот сейчас спросит, откуда он это знает, и придется выкручиваться, потому как особое откровение сейчас не к месту.

Однако Кривенко на подобную осведомленность внимания не обратила, головой покивала:

– Все верно. Меня-то в тот день в городе не было, я на дачу с утра уехала. А на следующий день мне сосед новый Димочка рассказал, что пришел у Кирюши ключи забирать, Кирюша напоследок к Толе заглянул, а у того сердечный приступ. Вот и вызвал «скорую». Димочка видел, как «скорая» приехала, но что там дальше было, не знал – в театр убежал. И только вечером в театре от Кирюши узнал, что Толю в больницу увезли. А я узнала, что он умер, в тот же вечер, когда с дачи вернулась. Мне из больницы позвонили.

– А почему вам? – спросил Роман.

– А кому же? – удивилась Ольга Михайловна. – У Толи же никого не было. Он в паспорте всегда записочку носил: если с ним что-то случится, позвонить, и телефон мой. Я вообще была его, если так можно выразиться, душеприказчиком. Он мне заранее все распоряжения оставил… прямо подробные… в том числе, чтобы в случае смерти его обязательно кремировали и урну в колумбарии поставили. Ячейку-то он заранее купил. И деньги на все приготовил, даже с лихвой, с указанием, чтобы оставшиеся я себе забрала. И все свои распоряжения Толя не просто устно дал, а у нотариуса заверил. Чтоб никаких вопросов и сомнений.

– Предусмотрительный… – оценил Дорогин.

– Ну-у-у!.. – уважительно протянула Кривенко. – Толя всегда таким был. Все заранее, все по полочкам, все четко… А в доме у него… И не скажешь, что одинокий мужчина жил. Все чисто, аккуратно, на своих местах. Я же его с восемьдесят шестого года знала, вот как в этот дом переехали. И Кирюшину маму, Таню, и Таниных родителей тоже. Дом-то от завода микроэлектроники, там и Толя, и Танин отец, и сама Таня, и мой муж работали. Вот квартиры и получили. Мы с мужем и дочкой, Таня с родителями двухкомнатные получили, а Толя – однокомнатную. Мы очень дружно жили, так, увы, соседи сейчас почти и не живут… Мы-то поначалу с мужем моим Сашей и с Таниными родителями надеялись, что у Тани с Толей как-нибудь сложится. Но – нет, хотя общались очень хорошо. А потом Таня в отпуск поехала, а приехала беременная. Кто отец – ни разу словом не обмолвилась. Но ей уж тридцать лет было, чего уж там. Ну а когда Кирюше шесть лет исполнилось, бабушка с дедом друг за другом умерли. А десять лет назад и сама Таня… А спустя три года и мой муж… Вот мы с Толей и остались здесь вдвоем… Правда, у меня-то дочка с семейством неподалеку живет, но вот на нашей лестничной площадке… Плохо без Толи, хороший был мужик, и руки золотые… Его на заводе очень ценили, даже когда от завода одни курьи ножки остались, Толю держали до последнего. А потом он почти до конца работал в мастерской, называется «Умелец», там всякие приборы чинят, и его там тоже ценили. У моего мужа Саши светлая была голова, вот ей богу, – живые пальчики Ольги Михайловны изобразили некое подобие креста, – но руки… гвоздь ровно забить не мог. А Толя… всегда помогал. И нам, и Лепешкиным…

Соседка вспоминала Бурова с теплотой, но без всякого «женского подтекста» – просто как близкого родственника. По крайней мере Роман именно так понял.

– А чего ж Буров один жизнь прожил? – спросил он.

Ольга Михайловна вздохнула:

– Не сложилось… У Толи и друзей-то, кроме нас, не было.

– И умер так внезапно…

Ольга Михайловна вновь вздохнула:

– Оно, конечно, внезапно. Только последние пару лет он сердцем начал маяться. А с другой стороны, в семьдесят лет чего ж не маяться? Но вот когда его первый раз прихватило, тут он и все распоряжения на крайний случай оставил и завещание написал.

«Ага! – мгновенно отреагировал Дорогин. – Значит, завещание есть?» И тут же в голове стало складываться…

Однокомнатная квартира – это, конечно, не дворец, но и не магнитик на холодильник. Опять же за свою одинокую работящую жизнь Буров мог всякое другое добро накопить. И все это завещал Лепешкину. А умирая, Кириллу завещание передал. И тот помчался покупать портфель, куда сложил ценный документ.

«Стоп!» – остановил сам себя Роман. – Ничего особо ценного в самой этой бумаге нет. Копия хранится у нотариуса, поэтому совершенно незачем постоянно таскать завещание с собой, незачем ради него вскрывать портфель, незачем убивать Лепешкина. За одним лишь исключением. Если кому-то это завещание надо было непременно прочитать. Но с другой стороны, прочитал – и что дальше? Убивать-то зачем, если Лепешкин еще не вступил в права наследования?

– Ну, коли Буров сделал вас душеприказчицей, то, может, знаете, на кого завещание составлено?

Ольга Михайловна сцепила руки в замок, словно пресекая их неподконтрольную подвижность, но при этом задвигала плечами.

– Знаю, – произнесла она после некоторой паузы.

– На Лепешкина? – напрямую спросил Роман.

– Не-е-ет… – последовал ответ.

– На вас? – догадался Дорогин.

Ольга Михайловна усмехнулась:

– Нет. На Пронькину Надежду Сергеевну.

– А это кто? – удивился Роман.

– Это его дочь.