Наследник богов - Нира Страусс

хотя осторожничать было бессмысленно: на этом безупречно чистом стекле отпечатки останутся, даже если совсем не нажимать. – Это самый ценный экспонат в коллекции Беков. Мне пришлось дождаться пятнадцатилетия, чтобы взять его в руки: отец твердил, что не позволит ни воздуху, ни свету, ни собственной дочери повредить единственный экземпляр «Египтики».

Геб встал рядом с ней:

– Этот манускрипт мне незнаком, но древность его очевидна.

Найла попыталась преподнести эту историю как можно более нейтрально и профессионально, однако любой египтолог отдал бы руку на отсечение за возможность увидеть подобное. Весь мир был убежден, что оригинал трактата знаменитого древнеегипетского историка Манефона не сохранился и до наших дней дошли только отдельные фрагменты, переписанные другими. Однако мир заблуждался. Манефон был добрым другом одного из прародителей Беков – ему-то историк и доверил манускрипт, в котором выводил периодизацию династий фараонов…

…а также рассказывал о своем житье-бытье в должности верховного жреца Гелиополя.

Геб, услышав об этом, просиял:

– Значит, на этих страницах и обитает верховный жрец, с которым мы сможем поговорить? – Зеленые глаза лучились восторгом. – Это ты здорово придумала, прекрасная!

Найла обожала, когда отдают должное ее уму. Этим она и объяснила себе эйфорию, охватившую ее после слов Геба. Чем же еще? С превеликой осторожностью она открыла витрину и уложила манускрипт на свободный участок стола. Рукопись хорошо законсервирована, Найла это знала, и все равно сердце рвалось на части при мысли, что она повредит ее или что страницы начнут рассыпаться под пальцами.

– Манефон не просто писал эту книгу как упорядоченную историю правления фараонов – от минувших династий до своих дней, что само по себе было шагом вперед для его времени, – но и использовал ее как дневник. – Найла просматривала пергаменты не дыша, так же бережно, как баюкала бы новорожденного. – И как-то раз мне попалось там на глаза что-то очень интересное, но я не воспроизведу сейчас дословно… А, вот оно.

Только достав заметки Манефона из витрины, Найла вспомнила один очень любопытный и совершенно невероятный факт: древнеегипетский историк, при всем своем непревзойденном блестящем уме, почерк имел чудовищный. Найла умела читать иероглифы, священные тексты, знала греческий и латынь и узнавала разные мертвые языки, в жизни ни для чего непригодные, но разбирать писанину Манефона было самым настоящим подвигом. И потом, как водится в рукописях, какие-то страницы выходили более разборчивыми, чем другие, которые историк, видимо, писал наспех или в подпитии. Это уже не говоря о подчистках и исправлениях.

Нет, Манефон был не из аккуратистов.

– «Сегодня настал означенный день и я сам убрал храм. Всех выпроводили, как и положено, остались только мой сын и я. Я приобщил его к великой чести, которая нам выпала, растолковал, насколько незаменимы эти четыре. Впредь он передаст знания своему сыну, тот своему и так далее. И так до конца времен или покуда это будет угодно Льву», – расшифровала наконец Найла.

– Лев… Так прозвал Ра мой отец, Шу. – Геб тоже склонился над «Египтикой», став вплотную к Найле и соприкасаясь с ней всем боком, от плеча до бедра.

– Верховный жрец просто так, ни с того ни с сего, за уборку не возьмется, – объяснила Найла. – В храме Ра в Гелиополе трудились десять с лишним тысяч человек. То есть, если он всех выставил, предстояло что-то очень, очень необычное. Но я не понимаю, о каких четырех он говорит.

– Значит, в этом храме хранится нечто тесно связанное – физически или духовно – с Великим жезлом.

– Да, но… Тут у нас засада.

Найла объяснила, что от Гелиополя сейчас остались одни развалины и легенды, как и от большинства великих городов древности. Хотя сама она бывала там бессчетное количество раз, ведь теперь это просто пригород Каира. Рукой подать от Усадьбы, собственно говоря.

Каждый год на территории бывшего Гелиополя начинались и завершались десятки раскопок и исследований, являвших миру немногочисленные останки величайшего египетского города своей эпохи.

– Мы с отцом несколько лет назад присутствовали при извлечении базальтовой плиты, на которой, судя по всему, изображался Хапи, принимающий подношения, – сообщила Найла с улыбкой. Это было незадолго до того, как она решила уехать в университет. Хороший тогда был день: они с отцом даже почти не спорили, такая радость от находки их переполняла. – Но от храма Ра в буквальном смысле камня на камне не осталось. Их уже много веков как растащили. – Найла, помрачнев, скрестила руки на груди. – Так что, если он и был связан с Великим жезлом, этого нам уже не узнать. Обидно! А я надеялась, что рукопись нам поможет.

Геб помог ей так же бережно свернуть пергаменты обратно в свитки и уложить в витрину. Потом, достав из ближайшего шкафчика тряпку и чистящее средство, Найла тщательно стерла со стекла все отпечатки: отца инфаркт хватит, если он узнает, что к «Египтике» прикасались без его разрешения.

В переднюю часть библиотеки они вернулись молча. Там Найла обескураженно рухнула в кресло, и Геб тронул ее за плечо:

– Послушай, все равно ты замечательно придумала. Мог ведь Манефон и поподробнее написать.

– Я думаю теперь, что это было бы слишком просто. Верховный жрец ни за что не посмел бы доверить такую тайну папирусу. И без того получилось довольно красноречиво.

– Это точно. – Бог уселся на диван рядом с креслом. – Но все равно не устану повторять: у тебя блестящий ум. И молниеносная сообразительность. Так что не кори себя.

Найла обозначила вежливую улыбку: корить себя она перестанет, только когда эта неудача изгладится из памяти. Она всем сердцем ненавидела тупики.

– Можешь пойти передать Хапи, что отца больше не нужно отвлекать. Если хочешь.

– Ну нет, пусть мой друг и Контар Бек еще немного поотвлекаются. – Геб устроился на диване поудобнее. – Мои уши будут этому очень рады.

На этот раз Найла улыбнулась совершенно искренне и развернулась к нему, подтянув одну ногу на сиденье.

– Сехмет действительно такая злодейка? Тебя это мучает?

Бог склонил голову. Найла уже заметила, что все эти дни, сколько бы она ни отлавливала Геба по Усадьбе, приставая с расспросами, он всегда терпеливо выслушивал и отвечал на любые.

И это ее восхищало, что уж тут скрывать.

– Мне лично всегда казалось, что среди богов найдутся злодеи и похуже. Да, после того, что она устроила тысячи лет назад, ей перестали доверять и мы все, и Ра, но с тех пор она вела себя безупречно. Возмутителей спокойствия, у которых дело всей жизни – сеять хаос, и без нее хватает.

– Тогда почему вы с Хапи ее так ругаете?

– Мы? Тут дело не в злодействе. Она… Как бы тебе объяснить?.. – Взгляд зеленых глаз скользнул к рядам стеллажей.

Там вперемешку располагались учебники, художественная литература, папирусы, а еще фотоальбомы, школьные работы и поделки Феми. Найла как сейчас помнила день, когда отец проиграл своей хитрой жене пари и Феми, взяв его за руку, проникновенно сообщила, что у них с Найлой будет в библиотеке собственное пространство. Контар все равно потом то и дело прохаживался у этих стеллажей, ворча при виде очередного томика из детской серии про Джеронимо Стилтона, сменившего на полке какую-нибудь книгу по истории.

В ушах Найлы зазвучал ликующий голос Феми, которая на вопрос проигравшего Контара, зачем ей это, ответила: «Ну ты же сам всегда твердишь, мой милый, что библиотека – самое главное место в доме и что именно тут Беки хранят свои сокровища с тех самых пор, как фараон Нармер пешком под стол ходил. Вот когда мы с Най туда переберемся, твои слова начнут соответствовать действительности».

На это у Контара возражений не нашлось. Геб о той истории, конечно, ничего не знал, но в его глазах, обводящих задумчивым взглядом стеллажи, блеснуло нечто такое, от чего у Найлы опять сжалось все внутри.

– Она мне как родная, – сказал наконец бог. – Она появилась на свет и росла у меня на глазах. Но даже родных нужно видеть без прикрас и честно признавать, когда их понесло куда-то не туда. Кто еще это сделает, если не близкие?

– А вдруг у нее есть какие-то основания творить вот это