«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

к нам не приходил. – И вдруг оживилась. – А эта женщина наверняка бывшая актриса! – Палец уперся в экранное лицо Гертруды Яковлевны Стрекаловой. – Я ее когда первый раз увидела, почему-то сразу так и подумала. Очень эффектная! Хотя и очень пожилая.

– То есть она была в вашей аптеке? – осторожно, словно боясь спугнуть удачу, уточнила Ружецкая.

– Она регулярно у нас покупает, причем не первый год. И, конечно же, именно она вам посоветовала! – аптекарша повернулась к Панюшкиной, ободряюще улыбнулась. – Я ее хорошо помню. Такая эффектная женщина!

На улице Марта Мстиславовна сказала:

– Фаня, все-таки Верочка большая умница. Она сегодня утром сразу сказала, чтобы мы обратили внимание на Гертруду Яковлевну.

– Конечно, умница, – согласилась Фаина Григорьевна. – Я только не могу понять: при чем здесь Стрекалова?

– Ну, мы пока не понимаем, при чем здесь вообще гомеопатия? Но Верочка попросила, и мы все сделали, – удовлетворенно заметила Марта Мстиславовна. – В любом случае, мне кажется, хорошо, что это не кто-то из нашего театра.

Глава 19

Все это напоминало обрывки из разных пьес – никак не совпадающих ни по содержанию, ни по персонажам, ни по стилистике, ни по авторам. Как будто кто-то надергал отовсюду сюжеты и свалил в одну кучу.

Странные семь цифр, написанные нетвердой рукой на пропавшей восемнадцатой странице и все же обнаруженные экспертом Гаврилиным. Похоже, именно ради них Лепешкин хранил черновики пьесы и именно ради них кто-то взломал портфель, убив Кирилла. Но что они означают? И зачем понадобилась сама страница? И кто написал цифры? Вообще-то это мог сделать кто угодно, но именно после посещения соседа Бурова и отправки того в больницу Лепешкин кинулся покупать портфель, где и стал хранить папку с черновиком. Но что известно про Бурова? Обычный человек, по словам соседки, хороший, мастеровитый, одинокий мужик, спустя долгие годы нашедший свою дочь. И все.

Странная Боровушка, которой почему-то очень заинтересовался, причем совсем недавно, Лепешкин. Она тут с какого бока? Кирилл там явно что-то выведывал под видом интереса к жизни обитателей полузаброшенной деревни. Словоохотливая Шульгина нарассказывала ему обо всем и обо всех. А к кому Кирилл проявил особый интерес? К обитателям местного шедевра деревянного зодчества с главным умельцем, потерявшим много лет назад ногу, и к бабке, которая вообще общаться отказалась и у которой внук сидит в колонии. И все.

Между первым «обрывком» и вторым никакой видимой связи.

Есть, однако, еще третий, навскидку опять же совершенно отдельный – отравленная гомеопатия. Но вот с ней-то стала прорисовываться некоторая ясность.

Вера не удивилась, когда Панюшкина и Ружецкая сообщили: в аптеке регулярно отоваривалась Гертруда Яковлевна Стрекалова. Эта информация встраивалась в некую логическую цепочку, хотя и не объясняла двух других, никак не стыкующихся между собой «обрывков»…

– Вы снова хотите со мной встретиться? – не скрыла удивления Гертруда Яковлевна. – Ну что ж, извольте.

От предложенного чая-кофе Вера отказалась. Села за стол и выложила из сумки пачку листов со словами:

– Я хочу, чтобы вы на это взглянули.

Стрекалова посмотрела на крупно набранный заголовок, и в ее глазах отразилось недоумение.

– «Ночь-полночь»? Вы нашли первую пьесу Кирилла?

– Нашли, – подтвердила Вера.

– Но ведь Кирилл ее удалил…

– Ну да, удалил. Только в интернете редко что исчезает совсем бесследно. При определенном умении почти все можно отыскать.

– Надо же… – Гертруда Яковлевна пожала плечами. – И что вы хотите от меня?

– Ответа на вопрос: эту пьесу написал Лепешкин?

– А кто же еще? – последовал встречный вопрос. – Вряд ли кто будет претендовать на авторство неудачной пьесы.

– А «Дочь Ивана Грозного» тоже написал Лепешкин?

– Естественно.

– Совсем не естественно, – подчеркнуто спокойно и при этом твердо заявила следователь Грознова. – Есть специальная компьютерная программа, лингвистически-стилистическая, так вот сравнение этих двух текстов показало: совпадение между ними не более семи процентов. То есть одно из двух: либо первую пьесу писал не Лепешкин, либо Лепешкин не писал последнюю и, судя по всему, предыдущие две пьесы. Но, как вы справедливо заметили, вряд ли кто будет претендовать на авторство неудачной пьесы.

– Вы хотите сказать, будто Кирилл у кого-то украл?.. – произнесла напряженным голосом Стрекалова.

– Нет, я не считаю его вором. Но я уверена: если мы возьмем ваши опубликованные статьи и проведем лингвистически-стилистическую экспертизу… – Вера замолчала, уставившись прямо в глаза женщины. Эти глаза напоминали два серых, абсолютно непроницаемых камня. – Я хочу, чтобы вы, Гертруда Яковлевна, прониклись всей серьезностью ситуации. Лепешкин не является автором столь популярных в последнее время пьес. Этим автором являетесь вы. Только с вами, женщиной солидных лет, литературно талантливой, своим учителем и в определенной степени доверенным человеком, он мог вступить в такой тайный союз. Ваши окончательные редакторские правки – это, конечно, лишь косвенные доказательства, но, не сомневайтесь, мы найдем и прямые. Вполне вероятно, изначально у вас с ним была какая-то договоренность. Но, вполне возможно, у вас произошел какой-то очень серьезный конфликт и…

– Вы думаете, я могла убить Кирилла? – не дала договорить Стрекалова. Ее глаза из каменных превратились в ледяные.

– А почему нет? – резко отреагировала следователь. – У вас, к примеру, мог быть с Лепешкиным подписан договор, по которому в случае его смерти вы получаете все авторские отчисления.

Стрекалова глубоко вздохнула, сцепила пальцы в замок, бросила взгляд на портрет мужа и заговорила ровным, лишенным даже малейшего волнения голосом:

– Хорошо. Я вам все расскажу. Мой Владлен Александрович был известным, но на самом деле не слишком талантливым писателем. А я была известным и, смею вас уверить, на самом деле талантливым театральным критиком. Мне всегда хотелось попробовать себя несколько в ином жанре, и прежде всего в драматургии, но Владлен Александрович считал, что в семье должен быть только один серьезно занимающийся литературным творчеством. Я могла попробовать после его смерти, но… вот ведь странно: у меня исчез запал. А возможно, я просто струсила… Хотя трусихой не была никогда. Но я знала, насколько трудно человеку объективно оценить самого себя, и у меня имелись опасения, что как драматург я проиграю критику, и те же критики начнут отзываться обо мне совсем не лестно. А ведь у меня уже было имя, и я не хотела им рисковать. Вы понимаете, о чем я?

– Понимаю, – кивнула Вера.

– А пять лет назад Кирилл мне прислал свою пьесу «Ночь-полночь», посетовал, что ее крайне негативно восприняли, и спросил мое мнение. Я не стала скрывать: задумка хорошая, исполнение плохое. И подробно объяснила, где, на мой взгляд, огрехи. Кирилл пьесу с сайта удалил, но, хотя разместил он ее под псевдонимом, кто-то успел