«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

Лихановым, однако с какой стати артисту что-то писать драматургу? Или он виделся с кем-то раньше? И с какой стати спустя два месяца драматурга за эти почеркушки убивать? Но самое главное – что эти цифры означают?..

Лепешкина убили стоящей в квартире вазой. То есть подручным способом. Но если заранее хотели убить, почему не принесли с собой орудие убийства? Глупо рассчитывать на авось. Или все получилось спонтанно? Лепешкина хотели только усыпить, а он в неподходящий момент проснулся? Но ведь если бы он проснулся в подходящий момент, все равно бы обнаружил растерзанный портфель и украденную из черновика страницу…

Кстати, о черновике. Похоже, драматург хранил его именно из-за оставленной там надписи. Хотя тоже мог цифры сфотографировать, переписать, в конце концов просто запомнить. А благодаря черновику стало известно, что его читала Стрекалова и даже внесла своей рукой какие-то правки. Но Ярослав утверждает, что вряд ли именно Лепешкин писал свою последнюю пьесу, а значит, и две предыдущие тоже. Тогда кто действительный автор? И имеет ли это какое-то отношение к убийству?..

Ну и ядовитая гомеопатия… Кто-то же ее подсунул и начал незаметно травить Лепешкина за пару недель до убийства? Причем, по уверениям судмедэксперта Лунькова, вполне крепкий драматург мог и не отравиться до смерти. Тогда зачем? Впрочем, если, благодаря артистизму Ружецкой и Панюшкиной, удастся быстро выяснить, кто из людей, контактировавших с Лепешкиным, приобретал гомеопатию, кое-какие концы все же сойдутся…

Глава 18

– Марта, Верочка с работы, наверняка голодная, мы должны накормить ее моим борщом, – заявила Панюшкина.

– Фаня, ты думаешь, Верочка будет на ночь есть твой борщ? – усомнилась Ружецкая.

– Мой борщ?! – поразилась Фаина Григорьевна. – Ты сошла с ума! Мой борщ можно есть днем, вечером, утром и даже ночью!

– Это правда, – согласилась Марта Мстиславовна. – Иди грей. И пампушки тоже. А сметану я принесу от себя. Я сегодня купила ее на рынке у Тамары. Прекрасная деревенская сметана, не то что магазинная.

Вера с интересом посмотрела на одну женщину, на другую и спросила:

– А мое мнение на сей счет никого не интересует?

Фаина Григорьевна вытаращила свои и без того большие круглые глаза, Марта Мстиславовна прижала руки к своей пышной груди.

– Вы же не ели мой изумительный борщ! – горячо воскликнула Панюшкина.

– Такого борща нет ни у кого! – величественно заверила Ружецкая.

– Ну ладно, спасибо, – смирилась Вера.

В конце концов, она действительно хотела есть. Так почему бы не борщ?

Он действительно был великолепным. С пышными чесночными пампушками. С густой деревенской сметаной. Порция, которая Вере показалась совершенно излишней, оказалась в самый раз.

Затем пили чай, и следователь Грознова выдавала инструкции. Старые актрисы завороженно слушали и согласно кивали. Потом проверили фотографии, которые Вера сбросила им на телефоны, повздыхали, рассматривая знакомые лица, и заверили, что будут сама осмотрительность. При этом спросили: с чего вдруг интерес к гомеопатии, услышали, что это тайна следствия, и вздохнули понимающе.

Утром следователь вновь позвонила с уточнениями, чем, с одной стороны, внесла некоторое успокоение, а с другой – вызвала определенное удивление.

Удивился и директор Дудник, когда Марта Мстиславовна сообщила, что сегодня никак не может прийти на работу и пусть за нее поработает другой педагог-репетитор. С чего вдруг Ружецкая, без всяких внятных объяснений, решила прогулять? Однако же строжиться Михал Семеныч не стал – в конце концов, могут быть у дамы свои дела.

За утренним кофе обсудили распределение ролей.

– Только ты, Фаня, учти: ты хоть и актриса, но балетная, драматическому искусству не обучена, поэтому на авансцену не рвись, переигрывать станешь, – строго предупредила Ружецкая.

Фаина Григорьевна послушно закивала.

– И можешь физиономию не красить и губы не помадить, чтобы пожалостливее выглядеть.

– Ну уж нет! – возроптала бывшая балерина. – Черт-те в каком виде я на улицу не выйду! Я жалостливость и так изображу.

Она сморщила личико, шмыгнула носом, растерянно похлопала ресницами. В принципе, получилось вполне убедительно.

– Ну ладно, – согласилась Марта Мстиславовна. – В конце концов, тебе ведь не придется изображать Кису Воробьянинова, выпрашивающего милостыню «же не манж па сис жюр».

– Меня, между прочим, в хореографическом училище учили французскому. И я еще кое-что помню, – на без гордости заявила Панюшкина.

– Ты, Фаня, самое главное помни, что ты ни черта не помнишь, – назидательно сказала Ружецкая. – И от этого вся проблема.

…Вход в аптеку располагался сразу за дверью в гомеопатический центр. Небольшой холл был весьма удачно безлюден, в окне между пластиковыми загородками сидела и явно скучала весьма миловидная девушка.

– Ну как же так! – начала спектакль Марта Мстиславовна. – Тебе, Фаня, дали хороший совет, а ты напрочь выбросила все из своей дурной головы! Ты даже не можешь вспомнить, кто тебе этот совет дал!

– Ну кто-то из наших… – захныкала Фаина Григорьевна. – Тогда мы все сидели за столом, и кто-то сказал… Ну ты мне предлагаешь теперь пойти всех отлавливать и расспрашивать? Чтобы меня назвали старой маразматичкой?

– И назовут! Непременно назовут! – гневно воскликнула Ружецкая.

Девушка в окошке мгновенно перестала скучать и с интересом уставилась на двух пожилых дам.

– Только на вас, барышня, надежда! – провозгласила Марта Мстиславовна тем глубоким и мощным голосом, каким произносила со сцены страстные монологи. Девушка встрепенулась. – Помогите, пожалуйста, моей подруге… – Ружецкая выразительно фыркнула в сторону Панюшкиной, – сохранить лицо!

Лицо Фаины Григорьевны тут же скукожилось, отчего сразу стало понятно, что сейчас начнутся рыдания.

– А чем я могу помочь? – растерялась девушка.

– Дело в том, что мне… – залепетала Фаина Григорьевна, но Марта Мстиславовна отпихнула хрупкую балерину могучей грудью и продолжила тем же «сценическим» голосом: – Моей подруге в одной общей компании… правда, меня тогда с ней не было… рассказали о прекрасном гомеопатическом лекарстве от желудка. И даже показали. С таким розовым ободком на пакетике.

– У нас в такой упаковке продают, – сообщила аптекарша.

– К сожалению, не только у вас, – констатировала Ружецкая. – Так вот ей… – вновь раздалось выразительное фырканье, – сообщили адрес гомеопатического центра и, соответственно, аптеки. Но она не записала, понадеялась на свою голову, а голова у нее дырявая.

– Ничего страшного! – поспешно заверила девушка. – Я вам дам желудочное средство. У нас ведь не по рецепту. А еще лучше, если вы запишитесь к нашему доктору, и он…

– Она у вас купит! Но ей нужно средство от маразма! И от мании величия! – отрезала Ружецкая. – Потому что ей сказали записать адрес аптеки. А она ответила, что у нее по-прежнему прекрасная память. Но она напрочь забыла и адрес, и даже того, кто его назвал! А ее непременно спросят, вот из принципа спросят!