«Дочь Ивана Грозного» - Ирина Семеновна Левит

следы пребывания Калинкиной, а джезву оставил в кухне на плите – она не могла привлечь ничье внимание, да и не стал бы в нее кто-то заглядывать, чтобы обнаружить остатки кофейной гущи. В кухне вообще из свежих обнаружили только отпечатки самого Лепешкина – женщина, которая раз в неделю приходила делать уборку, не появлялась в квартире уже пять дней. И, в отличие от гостиной, прихожей и ванной, на кухне нигде не обнаружили затертые следы. Значит, посторонних там не было. Никто из посторонних не мыл там после себя посуду. Да и не было там посуды кроме той, какой пользовались Калинкина и сам Лепешкин и которая находилась в сушильном шкафу. А остальные чашки, фужеры и рюмки стояли в серванте. Но каким образом Кирилл принял клофелин? Или неизвестный гость, он же убийца, под благовидным предлогом принес посуду с собой?..

– Ты, маман, ужинать-то будешь? А то могу подогреть жаркое, – проявил заботу сын.

– Нет, спасибо, я сейчас была в одном доме, меня накормили борщом и напоили чаем с печеньем, – сказала Вера.

– Борщ перед сном? А что, это нормально, – одобрил Ярослав и добавил: – Ну, если ты не собираешься ужинать, пойдем в мою комнату, я тебе покажу, какую я работу наработал. Между прочим, для тебя, – назидательно подчеркнул он.

– Н-да-а?.. – заинтересовалась Вера. – Но я тебя вроде ни о чем не просила.

– А настоящие друзья, тем более кровные родственники, не обязательно должны меня просить. Я и сам могу, по собственной инициативе, – заявил сын и направился из кухни.

Как ни странно, компьютер, лучший друг и почти кровный родственник Ярослава, был выключен. Но по обе стороны от него лежали стопки бумажных листов с напечатанным текстом. Ярослав плюхнулся в крутящееся кресло, Вера заняла стул рядом.

– Вот это, – сын похлопал ладонью по левой стопке, – нынешняя пьеса твоего драматурга про дочку Ивана Грозного. А вот это, – ткнул он пальцем в правую стопку, – разруганная пьеса «Ночь-полночь». Я таки раскопал ее, отовсюду вычищенную.

– Да ну?! – удивилась Вера, пока не очень понимая, зачем это нужно было Ярославу и зачем ей самой нужен этот клад. – И как ты сумел?

Сын сделал многозначительное лицо.

– Меня жаба задушила. Ну не может быть так… по крайней мере редко так бывает… чтобы в интернет попало и пропало с концами. Вот и стал копать. И выкопал! Причем не где-нибудь, а на самом сайте того конкурса. В общем… не буду тебя грузить деталями… нашел я в папке отдаленного архивного доступа. По-хорошему, эту папку давно надо было вычистить, ничего там полезного нет, всякий хлам, но, видимо, никому эта папка не мешала, о ней и забыли. Так вот там я и нашел Кира Лепешинского. И распечатал его пьесу.

– И?..

– Ну, я, конечно, не спец по пьесам, но по сравнению с «Дочкой Ивана Грозного» – полное фуфло. Перемешаны фантастика с мелодрамой, с триллером… В общем, смесь французского с нижегородским, – проявил эрудицию по части знания творчества Грибоедова Ярослав.

– Значит, правильно пьесу раскритиковали, – отдала должное вкусу своего продвинутого сына Вера.

– Так фишка-то в другом! – с азартом воскликнул сын. – Чтоб мне месяц компьютер не видать, но первую и последнюю пьесу сочинили два разных человека!

– Да ну?! – поразилась Вера.

– Точняк! Я прогнал эти пьесы через одну хитрую лингвистически-стилистическую программку, так вот она показала совпадение не более семи процентов! Представляешь?! Хотя, вообще-то, это и так видно.

– Мо-ло-дец… – задумчиво произнесла следователь Грознова.

– А то! Я же сказал, что поработал, причем исключительно на тебя, – назидательно изрек следовательский сын. 

* * *

Все это было вчера, а сегодня Вера с утра позвонила Ружецкой и Панюшкиной с дополнительными инструкциями и напоминанием, чтобы о полученном задании они даже слова не обронили, и услышала сначала возгласы изумления, а потом – заверения в совершеннейшем молчании.

«Мирошниченко мне оторвет голову, – подумала следователь Грознова, – и правильно сделает». Но отступать уже не имело смысла…

Днем объявился Гаврилин.

– Ну, Верунчик, пляши! – заявил эксперт.

– Может, еще и спеть? – осведомилась Вера.

– Вот только не это! – (О том, что Грознова совершенно не умеет петь, знали все.) – Но я все же сумел восстановить след от надписи на утерянной восемнадцатой странице.

– И что там? – нетерпеливо спросила Вера.

– Ты лучше ко мне подходи, это надо показать.

Но сначала Паша Гаврилин показал девятнадцатую страницу – странное это было зрелище, не слишком пригодное для рассмотрения.

– Но я тебе все перенес на чистый лист.

Паша почти любовно разгладил ладонью страницу, на которой были написаны от руки семь цифр: 2, 7, 4, 8, 2, 5, 7.

– Похоже на какой-то код, – предположила Вера.

– Похоже, – согласился Гаврилин. – Но странный. Явно не банковский, слишком мало цифр. Для сейфового тоже странный. У большого сейфа цифры от единицы до ноля, может быть еще буква. У маленького обычно четыре цифры или шесть – и тоже может быть буква. А здесь всего семь цифр и без букв. К тому же обрати внимание: у первой «двойки» хвостик внизу в виде палочки, а у второй – хвостик как будто вверх загибается. Люди, конечно, пишут и так, и эдак, но обычно одинаково: либо в виде палочки, либо с хвостиком. А тут по-разному и, не исключено, намеренно.

– Шифр?

– Вполне вероятно, – вновь согласился Гаврилин и добавил: – И еще. Люди обычно опять-таки пишут ручкой с разным нажимом. Но это почти незаметно. А здесь заметно, хоть и вооруженным глазом. То есть либо человек сильно волновался, либо ему было несподручно писать. Но это не почерк Лепешкина.

– И ты полагаешь, ради этого предположительно шифра кто-то сначала усыпил Лепешкина, потом убил, а затем раздербанил его портфель и украл восемнадцатую страницу?

Паша развел руками.

– Но ведь это глупо! Я имею в виду красть страницу! – едва ли не возмутилась Вера. – Можно же было просто переписать, сфотографировать… Ведь если бы не украденная страница, мы бы сроду не обратили внимания на эту рукопись!..

– Ну, Верунчик, я тебе экспертизу сделал, а ты теперь думай сама, – почти сочувственно произнес Гаврилин.

Вера вышла от эксперта с ощущением, что в ее голове салат из каких-то неудобоваримых ингредиентов.

Лепешкин таскал в своем портфеле черновик пьесы, где на одной из страниц некто написал семь цифр. Портфель он купил сразу после того, как отправил в больницу соседа Бурова. Цифры написал Буров? Зачем? Или вовсе не Буров, а кто-то другой, и Лепешкин купил бы портфель раньше, вот только необходимость возиться с соседом малость притормозила? Но перед тем как зайти попрощаться с Буровым, Лепешкин виделся с Дмитрием