Звезда паладина, или Седьмой крестовый поход - Сергей Евгеньевич Вишняков

Филипп де Нантей и Бертран д'Атталь прибыли на взмыленных конях и, поклонившись, кратко сообщили, что город пуст и туда можно спокойно заходить, только базар сарацины, уходя, спалили. Получив за хорошую службу от короля каждый по несколько золотых, они удалились.

– Господа! – молвил торжественно король. – Сегодня великий день! Мы избавлены Богом от долгой, изнурительной осады и от горьких потерь! Сарацины бежали в страхе! Мы немедленно пойдем в Дамиетту. Пусть патриарх Иерусалимский и папский легат идут впереди, я позади них. Пусть все епископы, аббаты и простые священники, что есть в нашем войске, пойдут впереди нашей армии и славят Господа молитвами!

– Ваше величество! – обратился Великий магистр Гийом де Соннак. – Я поговорил с теми несчастными христианами, бежавшими из города. Некоторые из них служили богатым и известным сарацинам, знают их язык и слышали важные разговоры. Так вот. По их словам, визирь, возглавлявший войско, не знал, что ему делать – обороняться против нас с имеющимися у него силами или отступить. Они трижды посылали в Каир к больному султану голубиную почту с просьбой о точных инструкциях, но голуби обратно не прилетали. Поэтому распространился слух, что султан может быть мертв. Визирь решил сам взять на себя всю ответственность.

– В чем ответственность? В поражении, которое мы ему нанесли? – бросил Роберт д'Артуа. – В той нерешительности, с которой они проворонили нашу высадку?

– Нет, граф, – продолжал серьезно магистр. – Визирь решил спасти людей. Как я понял, у него была возможность уйти, не вступая в бой, но они его приняли только для того, чтобы в это время жители Дамиетты собрались и бежали.

– Сарацинам не откажешь в благородстве! – подтвердил магистр госпитальеров Жан де Роне.

– Поэтому город пуст, – размышлял вслух Людовик. – У визиря в распоряжении имелись явно не лучшие войска. Много ополченцев, бедуинов, а гвардии недостаточно для слаженной, долгой обороны. И тем не менее они хоть попытались. Воины умерли, чтобы спаслись мирные люди. Звучит очень по-рыцарски!

– Но ведь мы не должны так об этом говорить! – возразил Карл Анжуйский. – Наше войско воодушевлено победой, неправильно, чтобы крестоносцы думали о наших врагах как о людях благородных, способных на самопожертвование. Врага по вере надо ненавидеть, презирать, а не восхищаться, иначе это может сказаться на боевом духе!

– Что же ты предлагаешь, братец? – спросил король.

– Надо всем рассказать, а кто не поверит – разъяснить, что трусы-сарацины сбежали, бросив город, а жители едва успели унести ноги, боясь нашего короля и доблестного войска Христа. Визирь – слабый и плохой военачальник, не способный организовать оборону и повести в решительный бой своих людей. Как этот визирь, так и остальные эмиры побегут перед нашим войском! Это придаст уверенности крестоносцам посреди проклятой жары. Каждый должен знать, что главная победа уже впереди!

– Ты прав, Карл! Именно так и следует говорить, – согласился король. – Войны ведутся не только на поле боя, но и в умах людей, главное – правильно направить умы.

Глава двадцать третья

Жажда боя

Длинной вереницей двинулась армия крестоносцев в Дамиетту. В три часа дня король вошел в город, под громкое «Те Deum» всех священников, которым задавал тон папский легат Эд де Шатору, имевший весьма приятный низкий голос. Король был счастлив! Дамиетта обошлась совсем малой кровью, а весть о ее падении должна была привлечь к крестоносцам новых рыцарей.

Маргарита шла рядом с мужем, переполненная радости, ей хотелось устроить пир с танцами и музыкой в честь такого славного события. Она не совсем понимала, что взятие Дамиетты – это не конец и даже не разгар войны, но как женщине ей этого было и не нужно понимать. Маргарита знала одно – здесь Людовик обоснуется и сюда начнут приезжать послы из других государств, много торговцев с Востока, здесь она впервые почувствует себя настоящей властительницей, ведь в Париже была Бланка Кастильская, на Кипре – Стефания де Лампрон.

Мечеть Дамиетты Эдом де Шатору сразу же была освящена как кафедральный собор. В помещение мечети внесли церковные хоругви, кресты и выбросили все, что могло бы напоминать о том, что в этом здании молились люди другой веры. Пока легат и патриарх Иерусалимский служили праздничную службу в честь взятия города, на которой присутствовали король, его братья, их жены, высшие военачальники войска, многие бароны разбрелись по Дамиетте, надеясь занять дом побольше и побогаче. Когда же закончилась служба и король узнал, что не все рыцари благочестиво молились в новоиспечённом кафедральном соборе, а рыскали в поисках лучшего пристанища, он велел всем собраться и объявил – армия не должна оставаться в городе, ей надо перейти Нил и раскинуть лагерь у стен Дамиетты. Оба магистра разделяли это мнение. Рыцарям разъяснили, что, засев в Дамиетте, армия может быть легко блокирована врагом, а этого нельзя допустить. В походном лагере армия сохраняет большую боеспособность, нежели в городе. В городе разрешалось держать склады с продовольствием, жить торговцам, приносить и лечить раненых, кроме того, здесь могли остаться все женщины, находившиеся при армии.

Король выслал людей, чтобы они собрали добычу из каждого дома в городе, особенно важно было разыскать продовольствие. Султанский дворец, в котором жил визирь Фахреддин, король занял лишь номинально, мельком оглядев чуждую ему восточную архитектуру и внутреннее убранство. Королева Маргарита, Матильда Брабантская и Беатрис Прованская, их служанки с радостью вселились во дворец, так как прелести жизни в походном шатре хоть и с любимыми мужьями, но на адской жаре их не устраивали. Здесь имелись ванны, бани, осталась вся богатая обстановка – въезжай и живи.

Людовику сообщили, что граф де Ла Марш, раненный в бою, совсем плох и, скорее всего, не доживет до следующего дня. Гуго де Лузиньян был единственным из знатных сеньоров, серьезно пострадавшим в бою на побережье. В поставленном слугами шатре он промучился всю ночь – рана в животе сильно кровоточила. Когда графу удалось забыться в тяжелом обмороке, его рыцари подумали, будто их сеньор умер, когда же он пришел в себя, у людей появилась слабая надежда на выздоровление Лузиньяна. Измученный жаждой от египетской жары и потери крови граф еле шевелил губами и совершенно обессилел. Его перенесли в Дамиетту и поместили в дом, рядом с бывшей мечетью, а теперь собором.

Людовик сразу же направился к графу. Гуго де Лузиньян лежал на кровати бледный, осунувшийся, живот был весь перевязан окровавленными бинтами и разорванным на полосы бельем. Лекарь графа сидел рядом печальный, растерянный. Двое слуг суетились рядом, убирая пол