Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

Абай и Абдрахман с сожалением говорили о ранней смерти Чокана, о пропаже его рукописей.

- Алтынсарин тоже писал книги, сочинял стихи. Он также открыл первую русско-киргизскую школу. Вот кто своими знаниями послужил казахской молодежи в самом высоком смысле! -воскликнул Абиш.

- Барекельди! Это достойный пример для всех. Его школа -великое начинание! Если бы все казахи, получившие хорошее образование, вернулись в родную среду и открыли в своих уездах такие же школы! - рассуждал Абай.

- Отец, а я ведь хочу поставить перед собой именно такую цель! - вдруг взволнованно заговорил Абиш. - Прошу выслушать и не судить меня строго...

Отец при всех встречах всегда выказывал ему беспредельное доверие, был откровенен с Абишем, до конца искренен во всем. Благодарный сын отвечал отцу тем же. Но все равно ему было трудно сейчас сделать свое признание.

Абиш признался, что артиллерийское училище, куда он поступил волею случая, стало ему в тягость. Военная школа воспитывала и муштровала учеников только в одном направлении, - готовила из каждого юнкера орудие, инструмент для защиты и поддержания царского престола, короны. На всю жизнь оставаться бездушным, тупым исполнителем чуждой воли - не хотелось.

- Думаю, - надо все оставить и приехать сюда, в Ералы, построить школу и обучать русской грамоте окрестных детей. Недавно мне Даркембай говорил: «Не увози за пазухой полученные знания. Неси свет науки в родные края. За твоей спиной - родная поросль, детишки. Дай им русское образование!» И мне показалось, отец, что это пожелание не только одного Дар-кембая... Сегодня, в разговоре с нашими аксакалами, я не стал раскрывать перед ними все свои мысли. А подумал я, что хорошо бы часть скота, собранного для поминок Оспана-ага, потратить на постройку школы в среде жатаков. Сейчас, после разговора с вами, я окончательно утвердился в своей мысли. Что скажете на это, отец? - волнуясь, спросил Абиш, завершив свое признание.

- Айналайын, мой Абиш, ничего я не могу тебе сказать, кроме того, что счастлив я слышать твои слова и благодарен тебе за них безмерно!

Слова благодарности Абая потрясли Абиша. Сын словно увидел раскрывшуюся душу своего великого отца, в которой жила беспредельная любовь и забота о своем народе. Чувство радости, гордость и восхищение переполнили сердце Абдрахмана.

Их пешая прогулка подошла к концу. Ведя за собой коней в поводу, отец с сыном приблизились к своему аулу. Подходя к дому Айгерим, Абай завершил разговор о поминках Оспана:

- Завтра, когда мы втроем, Такежан, Исхак и я, будем распределять скот для подаяния бедным, я выскажу, в нужную минуту, твое предложение. Своею волей посодействую, чтобы жатакам досталось как можно больше скотины. Чтобы подать пример, я пожертвую своего скота больше, чем каждый из братьев.

Уже возле самых дверей юрты Абиш, словно споткнувшись, пошатнулся и остановился, схватившись рукою за грудь. Абай обеспокоено спросил, что с ним. Сын, невольно скорчившийся от боли, убрал руку с груди и выпрямился.

- Уай, что-то кольнуло в груди. Вчера ночью спал, не укрывшись, вот, наверное, грудь и застудил. Колики напали.

Что бы там у него ни было, но выразился Абиш так, как мог бы объяснить свое недомогание любой степняк из народа. Со дня приезда в родные степи его болезнь не подавала еще столь явного признака. Однако его простонародное объяснение успокоило отца, сняло с него вдруг появившуюся на сердце тревогу.

С того дня прошло около недели. Вдруг в полдень приехал Утегелды, джигит из ногайского аула. Он решительно был настроен откровенно поговорить с Дарменом и Абишем. Никто ему не поручал это сделать, послания никакого не отправил с ним. Он выехал самостоятельно, единственно по той причине, что уже никакого не было покоя у него на душе - от сочувствия к девушке Магрипе, исстрадавшейся в гнетущей неизвестности. Но страдала не только одна Магрипа. Взрослые ногаи, главы большого аула, старики и старухи-родственницы пребывали в состоянии неопределенности и выжидательной настороженности. Все окружающие казахские аулы были отнюдь не прочь породниться с ногайским, богатым и сильным, с красивыми невестами, и засылали туда сватов довольно часто. И к Магрипе этим летом уже дважды приезжали свататься. Но сватам было отказано, ибо сдерживало родичей девушки тайное послание Дильды к матери Магрипы: «Пусть не отвлекаются на других женихов, наши намерения не изменятся. Всевышнему будет угодно, так порадуемся, соединив Абиша и Магрипу. Просьба только одна: потерпите. Храните спокойствие».

С тех пор ничего не изменилось. Магрипа сидит, словно без веревки связанная. В этом году и отцам ногайского аула пора было заполучить ясность насчет ее сватовства. Задержка с ним могла быть объяснена только одним: смертью Оспана в роду Кунанбая. «Видимо, глубокая печаль, охватившая Абая, не позволяет ему без задержки заслать сватов. А потому нельзя их винить в том, что не сказано следующего слова после первого, обещанного».

Молодые женщины, подружки-невесты, сочувствующие Ма-грипе, закручинились о том, что с тех пор, как побывал в ауле и уехал Абиш, не было от него ни единой весточки. Утегелды хорошо прознал обо всех этих женских переживаниях и пересудах в ауле, однако от самой девушки он не услышал ни слова жалобы. И ему, столь постаравшемуся ради первых шагов их встречи и знакомства, была известна секретная причина терпения и спокойствия Магрипы. В начале прошлой зимы Дар-мен и Утегелды, встретившись, «написали», поочередно диктуя Магашу, якобы письмо от него старшему брату. В письме было с чувством поведано о состоянии души красавицы Магрипы, в чем-то крепко обнадеженной Абишем. И, получив это письмо, Абиш написал братишке ответное письмо из Петербурга. В нем были строчки, обращенные напрямую к Магрипе. Письмо было передано через Утегелды девушке в ногайский аул. Он и те, которые ждали от далекого джигита прямых и ясных слов: «мол, хочу немедленно жениться на тебе», были сильно разочарованы. Ибо он написал: «Милая ровесница! Я не забыл вас. В моей душе хранится великое уважение и почтение к вам. Посылаю свой привет, чтобы вы знали и помнили об этом».

Утегелды даже и предполагать не мог, что пишутся такие письма, напичканные столь мягкотелой деликатностью.

- О чем тут настрочил твой умный торе? - забушевал Уте-гелды. - Почему Кудай не вложил ему в уста такие хорошие, крепкие слова: «Сгораю от любовной страсти по тебе! В скором