Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

Алина возразила мне с такой решительностью, что я даже растерялся:

«Нет, вы ошибаетесь, я не могу уехать отсюда, не исполнив этого священного долга; не беспокойтесь, набожность и сострадание превозмогут боль; душа моя, утомленная частыми ударами судьбы, обретет утраченные силы, когда я подойду к телу матери. Вперед... ведите меня и ничего не бойтесь».

Потом, не давая мне времени на ответ, она взяла меня за руку и мы направились к траурной зале.

Тело госпожи де Бламон лежало уже на парадном ложе, обитом голубой шелковой тканью. Я приказал обрядить мою усопшую подругу в пристойные одежды, помня о том, что местные жители, искренно оплакивавшие кончину хозяйки Вертфёя, на следующий день должны были присутствовать на скромной похоронной церемонии. Покойную обрядили в платье из белого гродетура; волосы, убранные в обычную для нее прическу, прикрывались чепцом; голова ее покоилась на подушке, украшенной кружевами. Казалось, наша добрая подруга спит сладким сном; вокруг кровати горело восемь свечей; полог ее был слегка приподнят и обрамлен связками красных лент; два священника низкими голосами сосредоточенно читали заупокойные молитвы.

Войдя в залу, мы увидели перед собой эту печальную картину. Несчастная Алина попятилась назад и очутилась в моих объятиях, но лишь на краткое время... Желая воспользоваться предоставившейся минутой, отважная девушка собралась духом, и мы двинулись вперед. Священники отступили в сторону, и Алина, встав на колени перед смертным одром, почтительно поцеловала материнские стопы. Затем она поднялась на ноги, подошла к изголовью кровати и поцеловала руки госпожи де Бламон. На лице у девушки читалось искреннее страдание. Хозяйка Вертфёя, казалось, мирно уснула в своей постели; черты лица ее сохраняли прежнюю красоту...

Алина не справилась с душевным волнением: она кинулась обнимать горячо любимую матушку, плакала у нее на груди, осыпала ее поцелуями, обращалась к ней с ласковыми словами; в тревоге за здоровье этой чувствительной девушки я, подойдя к ней поближе, попросил ее не отчаиваться так сильно. Алина сопротивлялась, не желала меня слушаться. Тогда мне на помощь пришел священник. Он обратился к горько плачущей девушке со словами увещевания.

Алина побоялась прогневить служителя Церкви. Хрупкая девушка, постоянно помнившая о своем христианском долге, всегда заглушавшая в себе страсти своей души, опустила глаза, встала на колени рядом с кроватью и прочитала вместе с достойными священнослужителями несколько молитв. Тут я рассказал Алине о том, что госпожа де Бламон завещала ей свои локоны и хотел немедленно исполнить последнюю волю усопшей. Новость эта принесла Алине некоторое утешение.

«Моя добрая матушка, — отозвалась Алина, — дарит мне свои волосы... Она думала обо мне... Ах, отдайте их мне, отдайте их мне скорее, я буду хранить их всю мою жизнь!»

Намереваясь срезать локоны, я подошел к ложу, на котором покоилось тело госпожи де Бламон. Алина отвернулась; хотя ей и хотелось получить обещанные мною пряди волос, она, тем не менее, не решилась наблюдать это зрелище; по-видимому, девушка тешила себя иллюзиями, что ее дорогая матушка только уснула, тогда как мои решительные действия разрушали эти иллюзии. Кроме того, я и в самом деле лишил покойную прекраснейших локонов. Когда я отдавал Алине волосы матери, девушка содрогнулась от ужаса, по-видимому, горькая радость, испытываемая ею при мысли о последнем подарке госпожи де Бламон, сменилась страхом. Алина осыпала драгоценные пряди поцелуями... Затем, отвернувшись от меня, она расстегнула часть пуговиц на своем платье и спрятала локоны под левой грудью, поклявшись никогда не расставаться с этим подарком.

«Моя дорогая подруга, — сказал я Алине спустя полчаса после того, как мы вошли в траурную залу, — нам пора возвращаться; прощание это доставляет вам величайшие страдания, и я сожалею о том, что уступил вашим просьбам».

Похоже, я задел этими словами чувствительнейшие струны ее души: несчастная девушка пришла в крайнее волнение. Однако она быстро собралась духом, в последний раз поцеловала покойную мать, почтительно раскланялась со священниками и, вся в слезах, вышла из комнаты, опираясь на мою руку. В коридоре я нежно обнял ее.

«Поведение ваше, против моих ожиданий, было безукоризненным, — сказал ей я, — и это вселяет в меня немалые надежды. О моя любезная подруга, постарайтесь действовать энергично, мудро и предусмотрительно, и тогда, я уверен, нам удастся победить президента».

Мы вошли в спальню Алины; девушка спросила, где похоронят госпожу де Бламон. Голос ее задрожал, что не могло не внушить мне определенных опасений. Я рассказал Алине о пунктах завещания, и, когда она узнала, что мать выразила настоятельное желание, чтобы Алина была похоронена в том же самом склепе, у нее вырвалось:

«Ах, как вы меня утешили! Меня похоронят вместе с ней, не правда ли, Детервиль? И никто этому не воспротивится?»

«Разумеется», — отвечал ей я...

Потом, как бы случайно, Алина задала мне вопрос:

«Друг мой, вы ведь душеприказчик матушки?»

«Милое дитя, — отвечал ей я, — законы природы распространяются и на душеприказчиков: вы же прекрасно знаете, что я на двенадцать лет старше вас».

«О! Какие глупости, умереть можно в любом возрасте. Итак, обещайте похоронить меня рядом с моей матерью, если вы, конечно, меня переживете».

«Клянусь вам в этом, с тем однако условием, что мы оставим данную тему».

«Согласна. Выслушав вашу клятву, я готова во всем вам подчиниться».

«Ну и прекрасно! Пора бы нам теперь и позавтракать».

«Да, рисовым отваром, точно так же как и вчера, с любимой матушкой, которую я потеряла... Как и вчера, друг мой?»

Потом она, явно не в себе, добавила:

«Но ее с нами не будет... не будет... Мне ее никогда более не увидеть!»

Я предпочел перевести беседу в иное русло:

«Ну так, не желаете ли вы, чтобы я сходил за какой-нибудь легкой едой?»

«Нет, по правде говоря, я не хочу есть».

Мне все же удалось уговорить Алину съесть свежее яйцо, в которое я добавил несколько капель бодрящего эликсира. Оставшееся время мы посвятили обсуждению наших планов на будущее. Мы договорились о том, что Жюли будет сообщать мне о событиях в замке Бламон, как только Алина туда приедет; она пообещала регулярно посылать мне письма и твердо выполнять взятые на себя обязательства...

Час разлуки приближался. Алина приказала подать ей одежду. Когда в комнату внесли траурное платье, она осыпала его поцелуями.

«Ах! Друг мой, — сказала она, разглядывая платье, — в этой жизни мне не носить одежды других цветов...»

Не успела Алина привести себя в порядок, как нам сообщили, что президент ожидает нас в гостиной