Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

мне сообщают, что какой-то всадник настойчиво требует меня к себе. С трепещущим сердцем я подбегаю к назначенному месту; всадник вручает мне пакет с письмами. Я нервно срываю печати, задаю вопросы и никак не могу уразуметь смысл написанного... Наконец узнаю почерк Алины, вижу перед собой записи Жюли. Валькур, я пересылаю тебе этот пакет. Прочти содержащиеся в нем письма и продолжай жить, если сможешь.

Письмо шестьдесят восьмое

ЖЮЛИ — ДЕТЕРВИЛЮ

Замок Бламон, 1 мая

Сударь, я выполняю Ваши приказы и повеления моей госпожи; слезы, капающие у меня из глаз, смывают печальные строки этого письма, так что Вам придется потрудиться при его чтении. Вы требовали от меня подробностей, и я Вам их сообщаю, хотя сердце мое и обливается кровью.

Когда карета тронулась с места, господин президент сладко задремал; проснулся он только при первой перемене лошадей. Он задал дочери несколько вопросов, на которые получил односложные ответы; тогда он строгим тоном спросил, почему Алина отвечает ему так грубо и не рассержена ли она чем-либо.

«Я опечалена смертью матери, сударь, — отвечала ему Алина, — эта потеря, смею надеяться, оправдывает мое расстройство».

Тогда господин президент начал многословно распространяться о том, что горюют о смерти близких лишь круглые идиоты и что надо приучать себя к величественному стоицизму, позволяющему с безразличием встречать любые превратности судьбы; сам он якобы никогда не расстраивается и стремится из всего извлекать наслаждение; стоит только повнимательнее рассмотреть наши обязанности, причиняющие нам величайшие страдания, разглагольствовал господин президент, как выяснится, что они имеют и приятную сторону, за которую и следует немедленно ухватиться, забыв о досадных частностях; философия эта, уверял господин де Бламон, позволяет превратить шипы, усеивающие жизненный путь человека, в розовые лепестки; чувствительность он называл слабостью, от которой, впрочем, нетрудно излечиться, для чего надо приучиться не доверять сильным впечатлениям, отгонять от себя неприятные образы, заменяя их утешительными картинами сладострастия, — таким способом будто бы избавляются от грусти и печали... Господин президент уверял, что за несколько лет любой желающий может стать прекрасным философом, и над ним не властны будут никакие душевные волнения. Мадемуазель обречет себя на сплошные несчастья, говорил он Алине, если не прислушается к этим мудрым советам.

Поскольку Алина хранила презрительное молчание, господин де Бламон, повернувшись ко мне, громким голосом задал несколько крайне непристойных вопросов, касающихся Алины.

Я отвела взгляд в сторону и промолчала. Раздраженный президент заявил, что я напрасно строю из себя недотрогу, с ним якобы подобные шутки не пройдут; замок Бламон не походит на ханжеский Вертфёй и отличается вольным укладом жизни, к которому мне придется привыкнуть, в противном случае меня там надолго не задержат. Президент, словно охваченный каким-то зудом, надоедал мне своими гнусностями. Он говорил, что не хочет вводить в заблуждение будущего зятя, а Алина после свадьбы все равно научится этим премудростям. Между прочим, он спрашивал меня, сохранила ли Алина свой товар в целости; я отказалась что-либо отвечать развязному пошляку. Тогда он заявил, что желает лично проверить качество товара, дабы оценить его по достоинству; на улице стоит страшная жара, обратился де Бламон к дочери, снимите же с себя чепец и накидку.

Алина тихо сидела на откидной скамейке, прислонившись к дверце. Зажав уши ладонями, она не слушала речей отца и не отвечала на вопросы...

Господин президент, не добившись от дочери нужных ему разъяснений, принялся расспрашивать меня в том же духе, причем слова его сопровождались крайне непристойными жестами. Когда он зашел слишком далеко, я сказала, что, если он не отстанет, мне придется закричать или выброситься из кареты. Президент пригрозил мне суровым наказанием; по его словам, я ошибаюсь, полагая, что меня везут в замок ради удобства Алины; я принята на место служанки благодаря моей молодости и соблазнительной внешности; он согласился подождать какое-то время, принимая во внимание мою странную непокладистосгь, но в замке у меня выбора не останется, там умеют приводить в чувство заносчивых девиц.

Неожиданно собеседник мой задремал. Сон его продолжался до захода солнца. Мы не доехали четверти льё до Санса, когда в нашей карете переломилась ось. Пришлось нам тащиться до ближайшей гостиницы, где мы и остановились на ночлег. Президент побеседовал с хозяйкой, и нас провели в комнату, где стояли две постели. Пока слуги ходили за багажом Алины, президент объяснил мне, что комната эта предназначена для него и его дочери. Мне же он предложил подыскать какое-нибудь иное помещение. Тут Алина, взяв меня за руку, решительно заявила, что не может спать без своей служанки.

«Ну, что ж! — вырвалось у президента. — Придется внести в комнату третью кровать, я не позволю вам спать в другом месте».

«Прошу прощения, отец мой», — отвечала Алина.

Резко рванув дверь на себя, она выбежала в коридор. Я последовала за ней.

Алина потребовала у хозяйки гостиницы предоставить ей приличную комнату. Выразительно посмотрев на господина де Бламона, женщина отвечала, что свободных мест в гостинице нет, пустует якобы только номер, занятый президентом.

«Но вы же собирались пристроить где-то эту девушку, — сказала Алина, показав рукой на меня.

«Мадемуазель, вы же не будете спать в комнате для служанок».

«Что за нужда? Я спокойно проведу там ночь; прежде всего надо соблюдать пристойность, сударыня, ночевать же в одной комнате с отцом — верх неприличия».

«Мы привыкли ко всему».

«А вот для меня, представьте себе, все это не подходит».

Содержательница гостиницы, не желая продолжать спор, отвела нам какой-то чулан, находившийся в конце коридора. Президент, следивший за нами из своей комнаты, не осмелился вступить в разговор.

Алины попросила подать нам ужин. Она довольствовалась чашкой бульона, а я съела цыпленка. Вручив хозяйке гостиницы ключ от нашей каморки, Алина попросила эту женщину отворить дверь только на следующее утро, когда господин де Бламон будет спускаться к карете.

Выйдя из комнаты, хозяйка заперла дверь. Я сразу же принялась уговаривать Алину бежать из гостиницы; описав недавние пошлости господина де Бламона, я предположила, что в замке нам придется столкнуться с немалыми опасностями; покинуть же его нам будет чрезвычайно трудно, чего нельзя утверждать относительно придорожного трактира.

Мадемуазель, по-моему, не имела ни малейшего представления о замке Бламон, где она была только один раз, в раннем детстве, когда навещала отца вместе со своей матерью. Алина сказала, что сбежать можно и оттуда; кроме того, она надеялась, что Дольбур, поддавшись ее уговорам, откажется от неравного брака; под конец она заявила, что не станет уклоняться от плана господина Детервиля, согласившегося оказывать ей