Алина и Валькур, или Философский роман. Книга вторая - Маркиз де Сад

с отчаянием, придавала ее речам редкую выразительность, перед которой не устоял бы и человек с каменным сердцем... Но Дольбур остался непоколебим в своих намерениях; под конец очаровательная девушка бросилась в ноги жестокому тирану, орошая слезами его башмаки, она умоляла его отказаться от свадьбы... Напрасные усилия... Дольбур холодно предложил Алине подняться; он сказал, что не изменит принятого решения. Алина ему нужна как женщина... Он якобы совершенно безразличен к ее сердечным склонностям и после свадьбы постарается сделать так, чтобы Алина избавилась от отвращения к супругу, если же этого не случится, он, тем не менее, не расстроится... Ненависть, которой ему угрожала Алина, его нисколько не волнует. Молодая жена будет жить в уединенном месте, под надежным присмотром, так что она вольна в своих симпатиях и антипатиях. В заключение Дольбур заметил, что Алина чем-то походит на его прежнюю супругу, сопротивление которой пришлось сломить чуть ли не штурмом. С Алиной, по мнению Дольбура, придется поступить точно так же, как и с той женщиной, надменной и высокомерной, питавшей к законному супругу неодолимое отвращение. Дольбур похвастался тем, что ему удалось привести гордячку к совершенной покорности всего за один месяц; он якобы прекрасно помнит о средствах, способствовавших этому успеху, и, хотя их нельзя назвать гуманными, по-видимому, ими придется воспользоваться и в случае с Алиной...

Мадемуазель, оскорбленная тем, что ей пришлось униженно просить пощады у такого отъявленного мерзавца, гордо сказала:

«Ну, что ж! Сударь, вы высказались откровенно, отец мой ожидает моего решения; передайте ему, что завтра я стану вашей супругой».

Когда господин де Бламон вошел в комнату, Алина с бесстрастным выражением лица спокойно повторила обещание выйти замуж за Дольбура. Под конец Алина попросила оказать ей одну милость: позволить ей пропустить ужин. Кроме того, она хотела, чтобы тягостное для нее бракосочетание было перенесено на сутки.

Президент задумался; потом он заявил, что рабыням не пристало диктовать свои условия.

«Но вы же понимаете, — живо возразила Алина, — что я прошу у вас милости».

«Хорошо, хорошо, — согласился Дольбур, уводя президента в сторону, — пускай она поупрямится еще сутки, если ей то доставляет удовольствие; девица, готовясь к потере девственности, должна позаботиться о многом, не правда ли? — продолжал насмешничать Дольбур, сбиваясь на свойственную ему пошлость. — Да, да, дитя мое, — добавил он, пытаясь пощекотать Алину за подбородок, — да, да, вы уж постарайтесь, чтобы я остался доволен комнаткой, ключи от которой вскоре вручит мне ваш папочка».

Президент, также обожавший сомнительные шутки, не преминул заявить, что комнаты перед поселением нового постояльца, как правило, чисто подметаются или же, по крайней мере, проветриваются, причем обязанность эта лежит на владельце помещения.

«Верно, — сказал Дольбур, — я вовсе не ревнив, ты знаешь, мой друг, что я подчинюсь любому твоему приказанию; тебе всегда доставались лучшие куски, моя же участь — обгладывать кости. Увы, что еще остается делать супругу-наблюдателю?»

Распаленный этими грязными и плоскими шутками, президент с наглой физиономией приблизился к Алине и крепко схватил ее за руку.

«Дикарка, — обратился он к дочери, — здесь тебя никто не защитит, а мать, которая тебя оберегала ранее, лежит в могиле».

Услышав такие жестокие слова, мадемуазель, потеряв сознание, упала в кресло; если бы не перепуганный Дольбур, сразу же меня окликнувший, Алина, наверное, задохнулась бы от слез. Я проворно выскочила из темного угла, где скрывалась во время этой беседы, немедленно расстегнула корсет посиневшей Алины... Но негодяи... (Рука моя, выводящая эти строки, дрожит от возмущения...) Бесстыдники принялись рассматривать белоснежную грудь Алины, порывисто вздрагивавшую от сотрясавших ее рыданий, грудь, залитую слезами отчаяния... Эти мерзавцы осмелились... О сударь, не требуйте от меня подробностей, я не желаю описывать подобные мерзости. Меня, кстати говоря, придерживали, чтобы я не мешала им.

Придя в сознание, мадемуазель обнаружила следы неистовства, оставленные президентом и Дольбуром.

«Ах, моя дорогая Жюли, — вскричала она, — что эти подлецы тут натворили?»

«Увы! — отвечала я со слезами на глазах. — Иначе они не согласились бы оставить нас на сутки в покое».

«Хорошо, — вымолвила Алина с такой решительностью, которая меня удивила, — больше мне и не нужно».

Приблизившись к окну, мадемуазель посмотрела вниз: до земли было где-то восемьдесят футов, кроме того, она заметила ров шириной в три туаза, доверху наполненный водой...»

«Ну что ж, Жюли, — обратилась ко мне Алина после минутного замешательства, — как ты понимаешь, бежать из замка невозможно».

«Более чем невозможно, сударыня, — с грустью отвечала я, — повсюду расставлены наблюдатели, что делает наше положение совершенно безвыходным... Посмотрите туда, — сказала я Алине, показав рукой на противоположный берег, — эти двое мужчин смотрят только на наше окно; если я попытаюсь выйти в коридор, двое других соглядатаев тут же последуют за мной. Положение наше безнадежное».

«Понимаю, — сказала Алина, — значит, мне остается принять решение...»

Не разобрав смысла ее слов, я осмелилась посоветовать ей примириться с судьбой. Алина, не желая слушать такие речи, гневно оттолкнула меня.

«Я считала тебя подругой, — выговаривала мне она, — но, похоже, я ошибалась; неужели ты продалась этим тиранам? Они поручили тебе усыпить мою бдительность? Увы, я осталась совершенно одна, всеми покинутая и забытая! Повсюду меня подстерегают опаснейшие враги!»

«О Небо! — воскликнула я, бросившись в ноги Алине. — Как могла моя госпожа так дурно обо мне подумать? Чтобы я предала вас, оставила вас в одиночестве? Ах! Я пожертвую ради вас самой жизнью...»

Тут Алина, как-то странно задрожав, порывисто поднялась с кресла и сказала:

«Посмотрим, чего будут стоить твои обещания. Скоро ты увидишь, каким верным способом избавлюсь я от моих мучителей!»

«Как! Вы надеетесь бежать отсюда?»

«Да, — отвечала мне Алина с загадочным выражением лица, которое до сих пор не изгладилось у меня из памяти, — да, Жюли, я сбегу из замка, возвращусь в материнский дом... Они ошибались, говоря, что мне не найти теперь защиты в объятиях госпожи де Бламон... Матушка спасет меня, спасет непременно».

Обойдя комнату два раза быстрыми шагами, Алина попросила подать ей стакан воды.

«Вот и мой последний ужин в замке Бламон», — вымолвила она, принимая стакан из моих рук.

«Мадемуазель, — сказала я, видя, что Алина несколько успокоилась, — если нам предстоит дальнее путешествие, то вам следует подкрепиться. (Мне, честно говоря, не терпелось узнать, как Алина собирается бежать из замка.)

«Да, — отвечала мне Алина с видом самым искренним и открытым, — да, моя дорогая подруга, я отправляюсь в дальнее путешествие... Пожалуй, мы задержались здесь слишком надолго!»

По требованию Алины я принесла ей письменный прибор. Мадемуазель попросила ее не беспокоить до тех пор, пока она не вызовет меня звонком.