Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

свидетельство, разбазаривание казны, набеги на соседей, угон чужого скота, создание преступных шаек и, наконец, убийство людей. Со стороны власть имущих все это прикрывается ложными «приговорами», выгораживанием преступника и обвинением невинного - все эти дела творятся благодаря взяткам, беззаконию со стороны властей, угнетению многочисленных смирных и кротких людей, разорению их. Если собрать сотворенные здесь дела, то это и будет настоящее злодейство. Одним словом - напасть, беда народная.

Абай был чрезвычайно рад, что ему выдался такой случай: впервые столкнуться лицом к лицу с большим чиновником, и не задумывался, чем все это может обернуться. Решил от имени простого народа поведать «жандаралу» обо всех тягостях и нуждах степного люда.

Если бы губернатор сумел понять все нарекания, дойти до сути людских заявлений, его горестных слов, то он бы прекрасно представил себе, с кем враждует Абай, который говорил все начистоту, не стремясь обелить себя, тем более, открыто называть чьи-либо имена.

- Вы спросите, и кто же творит все это? - продолжал Абай. - Зачастую это делают известные акимы, сидящие в каждой волости, которые владеют многочисленными стадами скота, имеют при себе немало джигитов, в их распоряжении и казенная печать, контора. Ну а страдающим, ограбленным, ищущим, но не находящим справедливости, после всех таких преступлений, беспредельного злодейства остается простой, смиренный народ. Многочисленный люд вынужден терпеть постоянное насилие и притеснение со стороны этих самых злодеев, у которых развязаны руки, и все им дозволено.

«Жандарал» был уже достаточно хорошо осведомлен об Абае, знал его не только по заявлениям Оразбая и его окружения, но и по многим другим бумагам... Перед самым отъездом сюда ему принесли большой ворох «приговоров», которые привез в контору Алмагамбет. «Приговоры» с многочисленными подписями свидетельствовали об общих пожеланиях не одного, а многих аульных старшин. Во всех этих бумагах постоянно назывался Ибрагим Кунанбаев.

Чиновник поначалу думал отпихнуть их, решив, что это привычные степные челобитные. Однако написанные прекрасным русским языком, столь ясно и прилежно, строки заявлений невольно приковали взгляд. Здесь, наряду с поддержкой Абая казахами, был и акт, составленный русскими крестьянами-переселенцами, и последние действия Абая в защиту жатаков. Именно эти обстоятельства крепко обескуражили «жандара-ла» перед самым отъездом сюда, заставили его сильно призадуматься относительно Ибрагима Кунанбаева.

- Бумажное разбирательство требует большого труда, -продолжал Абай. - Уездные главы не в состоянии пресечь многочисленные преступления, соответственно, и судьи не могут наказать настоящих злодеев. А теперь вот, раздоры, стычки - столкновения между волостями трех-четырех дуа-нов дошли и до конторы губернии. Вы сами и приехали сюда, обратив свое внимание на жалобы, именно - чтобы бороться со злом.

«Жандарал» уже давно заметил, что перед ним не рядовой склочник, размахивающий ябедами в свою личную выгоду. В этом киргизе, который явно был не тем человеком, которого он ожидал встретить в степи, проявлялась твердая воля, стремление быть заступником народа - «защитником, глашатаем, борцом». Чем больше он замечал это, тем сильнее вскипал неприязнью к Абаю.

В конце концов он сделал такой предварительный вывод: перед ним некий степной оригинал, превратно воспринимающий окружающие явления и делающий из них весьма вредные заключения. Кроме того, этот несуразный степной адво-катишка с наивностью, присущей многим неопытным людям, не ведает, кому, что и как говорить... Ему захотелось узнать об Абае больше: о его целях и помыслах, разговорить, выведать всю подноготную, вызвать его на откровенность. Он спросил:

- Кунанбаев, но почему же те, о ком вы говорите, все как один представляются уважаемыми и достойными людьми? Вы понимаете, против кого делаете свои выпады? Мы выбираем людей для выдвижения в волостные управители киргизской степи. Всех их вы называете злодеями. Если я правильно понял, то ваши убеждения сильно отличны от наших, разве не так?

Говоря, он наблюдал за Абаем холодным, испытующим взглядом. За его словами чувствовалось намерение обвинить самого Абая: мол, если так уж никудышны акимы степи, выдвинутые нами, то мы тоже должны быть плохими! Вы это хотели сказать?

Истекающая минута представлялась Абаю крайней гранью противостояния, его опасной чертой. Все свои доводы Абай высказал, дальнейшие выводы - воля самого чиновника. С этим эгоистичным, самолюбивым человеком было бесполезно продолжать разговор. Абай рассмеялся, будто генерал только произнес какую-то шутку, и сказал:

- Ваше превосходительство! Обо всех этих грустных обстоятельствах вам может поведать любой человек в степи, конечно, если вы его спросите. Я же говорю об этом только потому, что впервые в своей жизни встретился с таким большим сановником и посчитал своим долгом рассказать обо всех бедах степи, которой вы правите. В ваших руках огромная власть. Если решитесь искоренить вражду, отсюда беды и напасти, то это вам под силу. Я же отнюдь не горю желанием стать акимом. От встречи с вами мне ничего не нужно, кроме справедливости.

«Жандаралу» не понравились эти слова, да и сам казах вызывал у него все большее раздражение. Своими светскими манерами, глубокими мыслями и ладным языком он опровергал устоявшееся понятие «жандарала» о казахах: он считал их тупыми, темными людьми, способными лишь покорно подчиняться властям. А этот, мало того, что в бешмете из дорогого сукна, но и держит себя независимо, на равных с ним и по манерам поведения, и по уму.

- Я думаю, что вы не посвящены в истинное положение дел, - добавил Абай. - Я намеренно рассказал вам о многом, творящемся в степи, чтобы вы знали об этом.

Еще не договорив, Абай заметил, что холодный взгляд «жандарала» вдруг ушел в сторону, стал еще более жестким. Абай, сидевший лицом к тору, обернулся. В дверях, вытянувшись у порога, стояли двое, похоже, они только что вошли. Первый был средних лет русский - скромно одетый, с опрятной бородой, второй - с зажатым под мышкой тымаком - Ба-заралы. Вот уж кого Абай не ожидал здесь увидеть!

Русского он узнал не сразу: это был семипалатинский часовщик Савельев, весьма поднаторевший в казахском языке. Казахи всегда просили его пособить с заявлениями, поскольку он не только писал гладко, но и знал имена всех высших и низших чиновников в уездных конторах. Помогало делу и то, что Савельев был накоротке со стражниками, урядниками, секретарями и толмачами из этих контор. Говорили, мол, у Савельева легкая рука, под стать настоящему адвокату. Приглашая в защитники, простые степные казахи доверяли только ему.

«Жандарал» с удивлением посмотрел на вошедших. Это были явные жалобщики: у обоих под мышками белели кипы бумаг. Казах выглядел весьма представительно - высокий, стройный, с красивой полуседой бородою и открытым, приветливым лицом.

За