Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

Затем счастливый поэт отправился на покой и заснул с той мыслью, что к его пробуждению телеграф и пресса раздуют его славу до неслыханных размеров.

Утром в десять часов посыльный принес ему в постель сверток. В нем оказалась голубая атласная бомбоньерка, и в самом радужном настроении он тут же, одеваясь, набил себе рот конфетами. Радость душила его, ему необходимо было с кем-нибудь ею поделиться, но Кёпф уже ушел. В коридоре Андреас столкнулся с фрейлейн Левцан, которую он после своего неудачного визита упорно избегал. Она хотела пройти, не поклонившись, но ее угрюмое лицо нарушало его настроение. Он ощутил потребность развеселить озлобленную девушку и без долгих разговоров так сильно ущипнул ее за щеку, что она громко взвизгнула. «Она действительно совершенно немузыкальна», — подумал он, но все же обнял ее за талию.

— Что вы, белены объелись, что ли? — спросила она с наигранным кокетством, стараясь высвободиться.

— Белены? Нет, дамы присылают мне к завтраку другие деликатесы. Знаете ли, фрейлейн Софи, случается мимоходом одерживать маленькие победы.

— А у вас одно на уме: чем бы прихвастнуть.

— Избави боже. Сущая правда. Не угодно ли отведать?

Она жеманно сунула в коробку два пальца. Но во второй раз оказалась менее сдержанной, а в третий запустила в бомбоньерку всю руку. Он испугался.

— Не стесняйтесь, пожалуйста, — сказал он. — Как вам нравится?

— Сладко, — причмокнула она и попыталась сложить в лукавую усмешку губы, между которыми проступило немного шоколадной кашицы. Но вдруг она перестала грызть и вытаращила глаза. Она достала из бомбоньерки бумажку и сунула ее ему под нос. Он покраснел: это была ассигнация в тысячу марок.

— Ах, это, верно, от тети, — пролепетал он, стараясь овладеть собой.

— От тети Адельгейды, так ведь?

— Вы знаете?

Она язвительно хихикнула.

— Ну, кое-что всегда узнаешь, знакомые у каждого есть.

Он пожал плечами.

— Раз это доставляет вам удовольствие…

— Еще бы, вы как сыр в масле катаетесь, так вам наплевать, что люди скажут. Какая добрая старая тетушка, дарит своему дорогому мальчику сласти!

Она все еще размахивала у него под носом кредиткой. Он опомнился и вырвал у нее деньги.

— Однако у вас собачий нюх! — холодно заметил он и повернулся к ней спиной.

Ее злой смех преследовал его до самой комнаты. Он понял, что обманул ее ожидания; отсюда и ее раздражительность. Но чем может она насолить ему?

Он вышел из дому, купил «Ночной курьер» и за обедом упивался, словно лаской гурий, медоточивой лестью Абеля. Затем он зашел в редакцию отдать благодарственный визит критику и, словно по рассеянности, сунул под бумаги у него на письменном столе четыре сотенных.

Вскоре по его возвращении, в половине четвертого, у входной двери раздался звонок, и он услышал хорошо знакомый шелест платья Адельгейды. Однако она не сразу вошла к нему; ее, по-видимому, задержала фрау Левцан. До Андреаса донесся грубый, тягучий голос старухи:

— Извините, сударыня, мне надо вам словечко сказать. Уж вы, сударыня, не обижайте меня, бедную женщину, управляющий-то пронюхал, что к моим жильцам дамы повадились.

— Я вас не понимаю, — ответила Адельгейда.

— Погодите маленечко, поймете. Жильцам принимать дам по нашим правилам не полагается. Управляющий может меня в любой день выгнать. А не выгонит, так плату за квартиру набавит. Надо людей знать, все они на один лад: каждый норовит прижать тебя как только может.

«Так, попытка вымогательства, — подумал Андреас, — вот во что вылилась щепетильность семьи Левцан». Тихонечко приоткрыл он дверь и поглядел в щелку. Софи, готовая ринуться в бой, стояла позади матери; она больше не заботилась о выражении своего лица и взглядом барышника — оценивающим, жадным и недоверчивым — рассматривала Адельгейду и ее костюм. Она перевела глаза с бриллиантовых серег на зонт с золотой ручкой: казалось, она хотела вырвать его из рук посетительницы.

— Вы, сударыня, конечно, не откажетесь прилично вознаградить нас? — поддержала она свою мамашу.

— Вознаградить вас? — спросила Адельгейда, скорее удивленная, чем рассерженная. — Но за что же? Какое мне дело, что хозяин набавит вам?

Но фрау Левцан потеряла терпение.

— И вправду она такая бестолочь или прикидывается? — спросила она дочку.

Софи ответила:

— Мы свои деньги без труда получим, стоит нам только обратиться к вашему супругу.

Наглая угроза возмутила Адельгейду.

— Моему мужу известно, где я бываю, — сказала она с холодным пренебрежением.

— Ишь ты фря какая! — крикнула старуха, и честное простонародное негодование левцановской семьи излилось на Адельгейду. — От таких дел все нутро переворачивает. Богатая барыня шляется к одинокому жильцу, а супругу известно, где она бывает! Господи, срамота-то какая! Ну, доложу я вам, ежели у господ такое творится! Уж на что я не люблю на людей наговаривать, но от таких дел волосы дыбом становятся.

— Да замолчите же! — крикнула Адельгейда.

— Держи карман шире. Почему такое мне молчать, раз у меня в доме невесть что творится! Ведь такие дела полиция запрещает. Уж и так до чего бледный да хлипкий молодой человек стал; словно из него всю кровь высосали. Если вы от него не отстанете, он, чего доброго, помрет здесь, у меня на руках. Тогда с ним намаешься. Барыньки-то и след простынет, а на меня, бедную женщину, еще все расходы, и убытки, и неприятности свалятся!

Дочка вторила пронзительным голосом:

— Дайте нам сотню талеров, фрау Туркхеймер, не то мы вам такой скандал устроим, что вы своих не узнаете!

Адельгейда почувствовала, что с этими людьми надо говорить на их собственном, весьма недвусмысленном языке, не то от них не отделаться. Она собралась с духом и выразительно произнесла:

— Пошли вы к черту!

— Сама в задницу ступай! — незамедлительно раздалось в ответ.

Вскрик, дверь распахнулась, и Адельгейда, рыдая, упала в объятия Андреаса. Он выказал большое присутствие духа, повернул ключ, швырнул сигарету в печку и попытался успокоить обомлевшую от стыда и обиды Адельгейду. Это было нелегко; она стонала, захлебываясь от слез:

— Ты слышал? О, что за гнусность! Я бы все перенесла, но такое гнусное слово! Почему нам приходится сталкиваться в жизни с такими мерзостями!

— Успокойся, — просил он. — Эти люди рождаются с низменными инстинктами. Нам их не понять, они другой породы. Когда они попадаются нам на дороге, мы испытываем такое чувство, будто нас коснулась отвратительная нечисть, жаба или крыса. Надо вымыть руки и забыть об этом. Забудь об этом!

Он сам поражался своей скептической мудрости. Она шепнула в носовой платок, который прижимала к мокрому лицу:

— О, какой ты благородный!

— Я совсем не собираюсь вдаваться в мораль, — продолжал он, —