Путь Абая. Книга третья - Мухтар Омарханович Ауэзов

молодого черного козла, говорит: «Кара теке! Ты самый злостный нарушитель спокойствия из всех молодых джигитов!» Но черный козел, помахивая бородкой, встает на дыбы, перебирает копытцами, якобы намереваясь ринуться на Жумана. Это еще больше задевает хозяина: «Только поглядите на него, да он же задира, упрямец, ишь ты! Молодой, а борода уже до колен, как у Азимбая!» - произнеся это имя, Жуман смеется над собственной шуткой, весьма довольный своим остроумием. И тут ему на ум приходит новая мысль: стоило сказать об Азимбае, как козлы в его глазах уже превращаются в людей. Если черный козел - Азимбай, то отец его, рыжий козел - кто? Конечно же - Такежан! Серого козла, стоящего за ним, Жуман, стало быть, нарекает Жиренше, а последнего крупного козла с толстой шеей и внушительными рогами - Оразбаем.

Базаралы сидит позади Жумана, тот его не видит и все продолжает беседовать с козлами. Названные Азимбаем, Такежаном, Жиренше, Оразбаем - все козлы обвиняются в несдержанности, алчности и похоти. «Вы зачем задираете кротких коз и невинных овец? Покоя им не даете, с утра до ночи страх нагоняете!» Тут Жуман так увлекается воспитанием оборотившихся в людей козлов, что начинает отчитывать их уже и за то, что они всю округу возмутили, всех натаскивают против Абая, эти несносные Такежан и Азимбай, Ораз-бай и Жиренше! Дальше - больше, Жуман уже и себя самого представляет Абаем и, подражая его голосу, принимается обвинять всех четырех козлов: «На вас проклятье людей... Не измывайтесь над бедным, смирным народом, не пакостите. Но придет время, и все получите по заслугам, отзовутся вам слезы людские!»

Базаралы рассказал выразительно, артистично, столь искусно подражая различным голосам, что все без исключения смеялись от души, безудержно хохотали, не в силах остановиться..

Одни смеялись беззвучно, всем телом трясясь, другие падали набок, третьи посинели, застыв в смеховой судороге. Абай смеялся до слез и, вытирая их рукавом, едва сумел переглянуться с Айгерим, и ее восхищение рассказчиком снова возвратилось к нему - новыми слезами безудержного смеха.

Базаралы меж тем сказал, в завершение своего рассказа:

- Вот так мне и пришлось повидать сегодня Жумана, который до своих семидесяти пяти лет все молол языком, пока не пришел к достаточно умным рассуждениям! Скажите, ради Аллаха, кто из иргизбаев способен на такое?..

Акылбай спросил, решив, что рассказ еще не окончен:

- А Жуман-то вас видел?

- Не уверен, - сказал Базаралы. - То есть, когда я кашлянул, чтобы обнаружить себя, он поначалу смутился, но потом... Сначала сказал: «Е-е, хитрый сын Каумена, а тебя кто звал?.. Ты откуда?» Апырай, глядит на меня, словно я ему примерещился. А потом вдруг опять переменился к старому и начал свою обычную болтовню. Вдруг взял да и ляпнул: «Уай! Ты много видел, о многом размышлял! Скажи-ка мне, мудрый человек, сколько пудов, по-твоему, весит вон та каменная вершина горы Догалан?» Я говорю: «Ой, Жумеке, на это моего ума не хватает! Не знаю. Разве что сами вы скажете». А он и говорит: «Глаза же - весы, а душа - судья, если бы по мне, то эта самая скала потянет где-то на пять тысяч пудов». На том мы с ним и расстались.

Конец рассказа Базаралы был столь же потешным, как и его начало: молодежь не переставала хохотать - ведь кому ж это могла прийти такая мысль, взвесить вершину горы Дога-лан и непременно определить, что тянет она именно на пять тысяч пудов!

Гостей сегодня было так много, что все они не смогли уместиться за столом. Абай велел вынести стол и расстелить длинный дастархан прямо на ковре. В юрте стало гораздо просторнее, Айгерим и Злиха приготовили чай, и гости свободно расселись вокруг большого дастархана.

Чаепитие прошло на удивление быстро: дастархан еще не был свернут, а с разных его концов уже доносились призывы поскорее начать петь. Базаралы взял домбру и, по известной традиции, протянул ее Кокпаю, поскольку тот покончил с чаепитием раньше всех.

Не долго думая, Кокпай запел свою песню. Как раз под первые звуки домбры уносили большой самовар, чтобы снова согреть его, и слушатели, один за другим отставляя пустые чашки на дастархан, приготовились внимать новой песне Кокпая. Не песне даже, а большой эпической поэме-дастан, в которой Кокпай зычно восхвалял великие походы хана Аблая.

Поэма обещала быть длинной: отдав должные почести самому Аблаю, неутомимый акын перешел на его потомков, посвящая им хвалебные строки, всем и каждому по отдельности... Вдруг Базаралы хлопнул Кокпая по колену, подав ему знак остановиться. Подняв голову, Кокпай заметил, что и Абай, по-видимому, желает того же, поскольку в его лице не было никакой заинтересованности этим дастаном, скорее -прямое безразличие.

Кокпай тотчас умолк, опустив домбру. В наступившей тишине раздался голос Базаралы:

- Не вините, что держу речь первым, но, как говаривал Ходжа Насреддин: «На стольких куриц нужен хоть один петух!» Я это к тому, что все вы здесь акыны, а настоящий слушатель среди вас - только я. Вот и хочу высказать свое суждение.

Базаралы окинул Кокпая холодным взглядом. Абай кивнул, предлагая ему продолжать.

- Что-то, Кокпай, ты все распинаешься, угодничаешь, да и непонятно, перед кем? Судя по всему, ты не прочь пропеть хвалу не только Аблаю, но даже и его потомкам! «О, мой бесценный хан! Айналайын, преклоняюсь перед духом твоим святым!» - передразнил Базаралы. - Прямо говорю, не по душе мне такое. Скажи, Абай, разве мы не сыты по горло блеяньем разных придворных акынов былых времен, что били поклоны перед разными ханами-султанами? Разве после твоих песен можно возвращаться к этой холопской манере? Впрочем, не мне об этом судить. - закончил Базаралы, посмотрев в сторону Абая. Тот задумчиво кивнул, соглашаясь со словами друга, затем сам заговорил:

- Я бы и сам сказал то же самое. Мысли, что ты вложил в свою поэму, Кокпай, противоречат тому, о чем сам я думал всю жизнь. Я тоже не могу промолчать об этом, как и База-ралы. Пусть все, кто еще только собирается здесь говорить, помнят о его словах.

Абай замолчал, сидя в задумчивости, с холодной грустью глядя на Кокпая. Затем снова заговорил, не о его поэме, о другом...

- Потомки хана Аблая, и в их числе Наурызбай, вели жестокие войны, приведшие к страданиям обездоленных людей... Ну а ты, Кокпай, неужто мечтаешь еще об одном Ази-ретали?..

Те, кто при наших обстоятельствах натравливают казахов на русских и говорят, что это и есть благо для