Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

физика или химия, чтобы детям брали по нему преподавателя. Впрочем, меня пригласили в два богатых дома. Да подвел мой невоздержанный язык и дурные привычки, и мне тут же отказали от места.

Мне стало жаль старика.

— Для вашего почтенного возраста, господин учитель, нынешнее занятие действительно неподходящее. Если вы не возражаете, я поговорю о вас кое с кем.

— Конечно, сынок, поговори. Я ведь не боюсь работы. Рад хоть какое-нибудь место получить. Лишь бы дело было дозволенное шариатом[167].

— Ну что вы, господин учитель! Кто же осмелится пожилому человеку предложить что-то недозволенное?

Я тут же написал записку одному из своих друзей и протянул ее учителю.

— Этот человек может вам помочь. Сам он — всего лишь владелец кинотеатра, но связан со всеми деловыми людьми в городе. Он непременно подберет для вас что-нибудь подходящее.

В порыве благодарности учитель крепко пожал мне руку.

Прошло года два. Однажды на базаре меня догнал какой-то мальчишка и, запыхавшись, окликнул:

— Господин профессор! Господин профессор!

Я остановился.

— Вас зовет маулана[168].

— Какой маулана?

— Маулана Карамдад-сахиб.

— Маулана Карамдад-сахиб? — переспросил я, напрягая память. И вдруг в голове мелькнуло, словно звонок прозвенел. — Не об учителе ли Карамдаде говоришь ты?

— Да, да, о нем.

Мальчик проводил меня к книжной лавке, в которой я действительно увидел учителя Карамдада. Он обнял меня, и я почувствовал исходивший от его волос запах хорошей хны. Учитель был неузнаваем. Белоснежная, без единого пятнышка, одежда, лицо, озаренное благодатью, подведенные сурьмой глаза, холеная борода, окрашенные хной волосы. На голове красивый тюрбан. В лавке книжные полки и прилавок из полированного дерева. Стены украшены изображениями святых мест и прекрасно написанными изречениями из Корана.

— Вы здесь служите?

— Нет, сынок, — усмехаясь, ответил учитель Карамдад. — Это моя собственная лавка.

— Собственная?!

— Да. Разве я когда-нибудь обманывал тебя? Купил за семь тысяч рупий. Стоит на бойком месте.

— Как же это случилось?

— Всевышний — причина всех причин в мире. А его орудием оказался ты сам.

— Каким образом?

— Помнишь, ты послал меня к своему другу — владельцу кинотеатра?

— Конечно, помню.

— Когда я пришел к нему, он сразу сказал: «Не нужно тебе больше никуда ходить. Будешь сидеть в фойе моего кинотеатра и торговать киножурналами и сборниками песен из фильмов».

— И вы, конечно, отказались?

— Сперва было отказался, а потом подумал — неужели торговля песенниками и киножурналами осквернит меня? Более того, представлялся случай доказать этим киношникам, что можно сохранить чистоту даже среди грязного порока. И я доказал это. Торговал модными песенками и неукоснительно совершал положенные молитвы. Я неплохо зарабатывал в этом кинотеатре, а потом подрядился на такую же работу еще в одном и, благодаря бога, зажил припеваючи…

— А как же вы стали владельцем книжной лавки?

— Закон предпринимательства, братец мой, состоит в том, что чем больше расширяешь дело, тем больше оно требует расширения. Сперва по совету друга я сам стал издавать сборники песен. По счастью, фильмы с этими песенками долго не сходили с экранов, что принесло мне порядочный доход. Потом я стал издавать книги и открыл эту лавку.

— Выходит, вы стали издателем?

— Выходит, что так.

— Теперь вы могли бы издать и мою книгу, — пошутил я.

— А почему бы и нет? Признаться, я затем и велел позвать тебя, чтобы предложить издаваться у меня.

— В самом деле?

— Конечно. Но только мне нужна литература особого рода. Вроде той, — он оглянулся и перешел на шепот, — что тайно издается в серии «Копеечная библиотека». — Он наклонился ко мне и, обдавая запахом кардамона, продолжал: — Такие книги дают хорошую прибыль. Расходятся тиражи в пять — семь тысяч экземпляров. Затраты на издание ничтожные, а доходы — как от торговли бриллиантами. Я буду тебе прилично платить. Но ты должен писать, по крайней мере, по книжке в месяц. Спрос на них огромный. Только учти, что…

Перевод с урду А. Сухочева.

Хамид Ахтар

ПОСЛЕДНЯЯ НОЧЬ

Рассказ

Хамид Ахтар — писатель и журналист старшего поколения. Литературной деятельностью стал заниматься еще до завоевания страной независимости (1947 г.). Сотрудничает в левых газетах и журналах Пакистана.

Рассказы Х. Ахтара публиковались на русском языке.

Той ночью мы слышали друг друга в последний раз.

Да, именно слышали. Потому что все эти семь месяцев мне почти не приходилось видеть Хайата Мухаммеда. Той страшной ночью, когда его родные и друзья ушли с последнего свидания, между мною и Хайатом Мухаммедом, как обычно, начался разговор. Утром, в четыре часа, Хайат Мухаммед будет казнен. Не знаю, был ли он готов к смерти, я же никак не мог смириться с тем, что на рассвете Хайата Мухаммеда не станет. Лежа на жестком полу в мертвой тишине камеры, я долго думал о жизни и смерти и еще о том, что сегодня снова придется испытать уже знакомое мне чувство отчаяния и душевной подавленности. Хайата Мухаммеда повесят только утром, а я всю ночь мысленно проведу на эшафоте, — так уже не раз бывало со мной. За долгие месяцы тюремной жизни я не раз видел, как убивали здоровых, крепких людей. Мне казалось, будто прямо с виселицы они отправляются в ужасные долины смерти по тонкому, как лезвие бритвы, мосту. Я уже был свидетелем таких ночей, таких последних свиданий… Вечером приходили родственники приговоренного к смерти, они рыдали, прощаясь с ним, потом наступала ночь, последняя ночь в жизни осужденного.

Моя камера находилась между камерами смертников, хотя сам я смертником не был. Убийства я не совершил, и вообще надо мной не было даже суда. И все же стоило мне узнать о чьей-либо казни, как всю ночь я вполне явственно ощущал на собственной шее петлю и к утру чувствовал себя словно приговоренный к смерти, с той лишь разницей, что приговоренный проходит через предсмертные муки всего лишь раз, я же переживал их довольно часто. Что за ужасный мир, в котором человек убивает человека, а потом его самого убивают по приговору и никто не думает над тем, почему так происходит, никто не выказывает и капли сострадания к убийце.

«Почему?» — думал я. А ночь все тянулась, словно ей не будет конца. Та роковая февральская ночь!

Гнетущую тишину тюрьмы нарушали мерные удары колокола на сторожевой вышке. Пробило девять. Пришла новая смена часовых, одетых в длинные сюртуки. Один из них проверял замки на камерах, другой — старший надсмотрщик — с фонарем в руках пересчитывал заключенных и тоже внимательно осматривал замки. Охранник на сторожевой вышке все время перекликался с другими часовыми.

— Эй, камера