Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

Как только другие путники увидели, что лодочник собирается переправиться через протоку, они бросились к нему. Святой старец дважды споткнулся, пока добежал до лодки. Он уже вознамерился вскочить в нее, но перевозчик отогнал его шестом и заявил:

— Цена за перевоз сто рупий. Согласны — тогда садитесь, нет — оставайтесь здесь и ждите своей судьбы.

Почтенный святой поспешно достал сотню и протянул ее лодочнику:

— Вот. Возьми. Только посади в лодку.

Он занес ногу, перешагивая через борт, но ученики и послушники облепили его. Толстый малый выхватил из кармана наставника пачку денег, отсчитал девять сотен, подал лодочнику, а остальные снова засунул в карман старца. Шах-джи, неистово ругая и проклиная своих учеников и послушников, наконец забрался в лодку, а вслед за ним устремились все девять парней из его свиты.

Увидев, что певица Биран протягивает перевозчику двести рупий, святой закричал:

— Старик! Не бери в лодку эту грешницу. Мы из-за нее потонем.

— Пусть Аллах решит, кто грешник, а кто нет, — ответил перевозчик, принимая деньги, и подал знак Рукнуддину и деревенскому парню. Те вошли в воду, таща за собой лодку, а перевозчик помогал им, отталкиваясь шестом. Обрыв, на котором они только что сидели и где лодочник убил безобидную змею, скрылся у них на глазах под водой.

Когда вода дошла Рукнуддину и деревенскому парню до бедер, они по приказу перевозчика вскочили в лодку, старик оттолкнулся шестом, и суденышко поплыло. Течение в протоке было стремительным, то и дело налетали высокие волны. Одна из них сразу же яростно хлестнула в борт и окатила путников водой. Мокрая одежда певицы Биран облепила ее прекрасное тело, и оно предстало во всей своей совершенной красоте. Старый лодочник начал истово молиться:

— Боже, помоги этой лодке переправиться на тот берег.

Помещик Чоудхри накинул на плечи Биран свое покрывало.

Вскоре шест стал лодочнику бесполезен. Утлое суденышко понесло по взбесившейся стремнине, завертело в волнах, как соломинку.

Святой старец и его ученики громко плакали. В сгущающейся тьме их истошные вопли леденили душу.

На другой день по окрестным деревням разнесся слух, что ночью в протоке перевернулась лодка.

В живых остались все, кроме знаменитого святого из Наровала, сиалкотской певицы и помещика из Рахматпура. Труп помещика Чоудхри так и не нашли, а тела святого старца и грешной канджри вода выбросила на вспаханное поле. Там их и нашли лежащими рядом.

Перевод с урду А. Сухочева.

Надим Касми

ДЕТИ

Рассказ

Надим Касми (род. в 1916 г.) — крупнейший прозаик и поэт. Автор более десяти сборников повестей и рассказов и нескольких сборников стихов.

Н. Касми был руководителем Ассоциации прогрессивных писателей Пакистана, в настоящее время является редактором крупнейшего в стране литературного журнала «Фунун» («Искусство»). За сборник стихов «Пустыня верности» в 1963 г. был удостоен национальной литературной премии.

Многие стихи и рассказы Н. Касми переведены на русский язык.

«Еще до вчерашнего дня с Назу было как будто все в порядке, — думал горшечник Хади, — а вот сегодня в глазах ее вдруг появился какой-то загадочный блеск. Отчего бы это?»

Приняв из рук Назу чашку с водой, Хади стал пить, не отводя взгляда от глаз дочери. Потом Назу забрала чашку и ушла, а Хади, толкнув ногой гончарный круг, запустил его. Глиняный горшок, поминутно изменяясь под нажимом его пальцев, принимал все более и более законченные формы.

Когда Хади, проснувшись утром, взглянул на дочь, ему показалось, что она изменилась до неузнаваемости. Щеки ее пылали таким горячим румянцем, что их жар, казалось, не уступал жару плиты, когда на ней закипает вода в горшке.

Хади припомнил своего деда, который досыта хлебнул горя со своими восемью дочерьми.

— Как увидишь блеск в глазах дочери, — говорил дед, — постарайся всеми правдами и неправдами сбыть ее с рук. Хоть в узел ее завяжи и подкинь кому-нибудь в дом. Как появится этот блеск в глазах девушки — добра не жди. Жизнь станет не мила. Не знаю, почему все на свете родители так хотят, чтобы дочерям их поскорей исполнилось четырнадцать — пятнадцать лет, — в этом возрасте девочка превращается в женщину.

Хади помнил, что, когда прошел слух о мобилизации, его жена, родив ему сына, сама отправилась в обитель Аллаха. А когда началась мобилизация, маленький Мурад уже ковылял по двору и умел говорить несколько слов. Назу в то время было не то пять, не то шесть лет, она ходила учиться к мулле и уже знала первую суру Корана. Теперь Мураду двенадцать, сколько же лет Назу?

Хади проснулся и, спустив ноги с постели, с беспокойством огляделся по сторонам. Назу размешивала ложкой соль в снятом молоке, которое она принесла от соседей.

— Ты что, отец? — спросила девушка, мельком взглянув на него.

— Когда ты встала?

— Давно уже, — почему-то смутившись, ответила Назу. — В мечети только начался намаз.

— А меня почему не разбудила? Теперь я, несчастный, один должен молиться? А сама ты читала намаз?

— Нет, отец, — ответила Назу и снова смутилась.

— Ни свет ни заря бежать к соседям за молоком — это она помнит, а прочесть намаз — забывает, — проворчал Хади и, вытерев концом чалмы глаза, вышел на улицу.

* * *

У Хади вошло в привычку, едва проснувшись, внимательно разглядывать дочь, независимо от того, спала она или бодрствовала. Он был твердо уверен, что день ото дня Назу меняется и в одно прекрасное утро он не узнает собственной дочери.

Наступил шестой солнечный месяц. Ночи стали сырыми, прохладными. Теперь Хади натягивал на себя одеяло и все же к утру чувствовал, что колени у него будто примерзают к груди.

Хади спал в одной комнате с дочерью. И вот однажды в полночь он проснулся от скрипа. Собрав в охапку постель, Назу тихонько пошла к выходу. На вопрос, куда это она собралась в такой час, девушка ответила:

— Жарко в комнате. Пойду спать во двор, там прохладнее.

Хади промолчал, но через некоторое время почувствовал, что сам обливается потом, и тоже пошел во двор. Всю ночь он стучал зубами от холода, а утром посмотрел на дочь и не узнал ее — как будто это спала не Назу, а какая-то чужая, незнакомая ему женщина.

Назу лежала, разметавшись на постели. Ее шальвары задрались выше колен, а коротенькая узкая кофточка в горошек так обтягивала грудь, что казалось, вздохни она поглубже — и кофточка лопнет по швам. Черная коса обвилась