Избранные произведения писателей Южной Азии - Такажи Шивасанкара Пиллэ

— Ладно, вставай. Не будь трусом, — подбодрил крестьянина хозяин.

Рукнуддин поднял с земли башмаки Чоудхри, смахнул с них пыль и взял под мышки. Потом схватил лошадь под уздцы и направился к протоке. Помещик двинулся за ним следом.

Вода приближалась к островку земли, на котором спасались путники, со скоростью скачущего зайца. Высоченные, словно горы, водяные валы, украшенные лохматыми гребнями, вздымались и низвергались вниз, и тогда лодочникам на их утлых суденышках казалось, что они очутились в долине смерти. Разгулявшиеся волны почти достигали обрыва, на котором нашли приют путники. Тучи становились все темнее. Громко кричали птицы, выхватывая из воды рыбу. Тревога острием копья терзала души испуганных людей, — останутся они живы или их смоет потоком?

Помещик Чоудхри и его крестьянин отжимали насквозь вымокшую одежду, вернувшись после неудачной попытки переправиться через протоку. Им чудом удалось спастись, а красавицу лошадь унесло течением.

Биран-канджри бродила босиком по берегу. Ветер доносил аромат духов, пропитавший ее шелковый наряд, до деревенского парня и старого лодочника. Старик морщился, словно его ноздрей касался смрадный чад ада. А молодой парень, широко открыв рот, жадно пил этот запах, будто парное молоко. Он оценивающим взглядом оглядел Биран и сказал старику:

— Стройна, как кипарис.

— Еще бы. Выросла на хлебах, заработанных грехом, — проворчал перевозчик.

— А ее музыкант словно мертвец из могилы, — продолжал молодой.

— Скорее всего, любитель опиума или бханга[174]. Видишь, закатывает глаза, точно больной петух.

Биран металась, как лань, оказавшаяся между двумя речками. Словно завороженная, смотрела она на волны, дыбящиеся упругими горбами, и в мольбе простирала к ним руки. Она уже не надеялась на спасение. Ни красотой, ни кокетством не покорить ей жестокие волны.

— Устад Рахиму, что ты все спишь? Вставай, — капризно потребовала она.

Старый музыкант спал сладким сном, подстелив под себя кусок цветастой ткани. Певица подошла к нему и стала трясти.

— Смерть кружит над головой, а ты вытянул ноги и спишь.

— Нет, дорогая, не вытянул, а поджал, — ответил Рахиму.

— Вставай сейчас же, не то поколочу, — пригрозила Биран, продолжая изо всех сил трясти музыканта.

— Такие нежные, как лепестки цветка, руки следует беречь, моя госпожа, — отозвался Рахиму.

Взбешенная Биран села на подстилку рядом с Рахиму и, закатав штанины, снова принялась массировать ноги.

Вдруг в свите святого старца поднялся переполох. Его ученики и послушники с воплями бросились врассыпную, оставив своего наставника одного. «Змея, змея!» — на разные голоса вопили тощие и жирные ученики.

Старый лодочник и деревенский парень схватили палки и кинулись на помощь. Одним ударом лодочник прикончил гадину.

— Это была очень ядовитая змея, — важно заявил старец.

— Нет, уважаемый господин. Это всего лишь безвредная водяная змея. Она не кусается, а если и ужалит, то это не опасно.

Лодочник подцепил палкой убитую змею и швырнул ее в бушующий поток. Как бы случай со змеей не посеял сомнений в его величии, забеспокоился святой старец.

— Откуда лодочник знает — ядовитая эта змея или нет? — недоверчиво проговорил тощий ученик.

— Да, откуда он это может знать? — поддержал его другой.

Святой Бадшах совершал ежегодный обход своих почитателей. Он посещал дома учеников и получал от их родителей богатые подношения в обмен на амулеты. Собрав тысяч шесть-семь рупий, он возвращался домой и устраивал грандиозный праздник, на который приглашались красавицы танцовщицы, молодые певцы, музыканты, шуты и острословы. Они услаждали святого танцами и пением, однако нередко во время этих празднеств случались драки и грабежи, а бывало, что и бесчестили женщин. Громкая слава непотребных сборищ льстила почтенному старцу. Он не соблюдал предписанных шариатом молитв и поста, не совершал паломничества к святым местам, не платил податей в пользу неимущих мусульман. Шах-джи утверждал, что стоит выше предписаний шариата, соблюдая правила тариката[175] и марефата[176]. На самом деле он был абсолютно несведущ ни в том, ни в другом, ни в третьем, потому что даже не закончил начальной школы. Понаслышке усвоил он самые расхожие знания и неизменно использовал их во всем — от лечения малярии до колдовства. Если у кого-нибудь из его последователей сбегала Шах-джи повязывал обманутому супругу на руку амулет, уверяя, что это непременно вернет негодницу домой. Однако еще ни разу не случалось, чтобы беглянки возвращались к покинутым мужьям. Поистине это был удивительно невежественный святой.

— Что же с нами будет? — спросил Бадшах у лодочника.

— Скорее всего затопит водой, — беспечно ответил лодочник.

— Не каркай, накличешь беду, — гневно оборвал его почтенный старец. Его громкий окрик долетел до собравшихся на берегу путников, и они подошли к нему. Шах-джи обвел их высокомерным взглядом и, раздуваясь от важности, заявил:

— Стоит мне захотеть, и река тотчас высохнет.

— Что ж, прекрасно. Сделай милость, осуши ее, — попросила Биран.

— Я еще не получил повеления свыше совершить это чудо.

— Ну, значит, это — пустая болтовня, — решительно отрезала певица.

Почтенный старец в ярости завопил:

— Как осмелилась ты, нечистая женщина, порождение греха, назвать мои слова пустой болтовней?

— Попридержи-ка язык, старый козел, — вспылила оскорбленная канджри. — Ты лжец с самого первого дня появления своего на свет. Такие святоши десятками увиваются возле меня.

Шах-джи подал знак своим ученикам и послушникам, и те двинулись гурьбой, чтобы проучить Биран, но другие путники остановили их. Устад Рахиму смычком саранги ударил по голове тощего ученика почтенного старца. Парень испуганно отскочил назад и стал всячески поносить музыканта. Помещик Чоудхри отвел певицу в сторонку и принялся ее успокаивать.

Между тем островок незатопленной земли, где расположились путники, уже не превышал пятидесяти квадратных метров. Кругом ревела и бушевала вода. Глядя на нее, люди думали: «Вот накатится еще одна огромная волна, и все мы попадем в объятия смерти».

— Неужели от твоей лодки нет никакого проку? — спросил помещик Чоудхри у перевозчика.

— В такой разлив спускать лодку на воду — одно безрассудство, — ответил старик.

— Не думаю. Скорее это отчаянная смелость, — вступил в разговор крестьянин Рукнуддин.

— Я заплачу тебе пятьдесят рупий, если ты доставишь меня в безопасное место, — предложил помещик.

— Предлагай хоть сотню, не кинусь в этот водоворот, — отказался лодочник.

— Хорошо, плачу сто. Только перевези меня через эту протоку, — повысил ставку Чоудхри.

— Господин, а я? Что будет со мною? — взмолился его крестьянин.

— А ты, братец, попробуй перебраться через протоку вплавь, — равнодушно бросил в ответ Чоудхри.

— А если я утону?

— Не тревожься, я позабочусь о твоей жене. Земли у меня много, — с насмешкой ответил помещик.

Лодочник велел Рукнуддину и деревенскому парню взяться за бечевку и подтащить лодку к воде.