Kasha. Бессистемный сборник рассказов - Олег Владимирович Батухтин

Вечеринка не радовала только одного человека.

Иуда Искариот сидел тихо и машинально пересчитывал тридцать монеток в своем кармане. Ему уже давно наскучила беседа, а хмельные напитки не приносили и толики забытья. Иуда не любил убивать и не любил грешить. Просто такова была его доля: взять на себя грех и торчать в аду до пришествия спасителя. В этой компании нужно было обязательно хвастаться своими грехами, кичиться горестями, принесенным людям.

– Ты что нос-то повесил? – обратился к Искариоту какой-то очередной убийца, – расскажи что-нибудь, потешь старых товарищей.

Иуда почесал подбородок. «Что же, пора набросать говна на вентилятор», подумал главный предатель мира сего.

Вслух же он задумчиво ответил:

– Ваши домыслы о зле – суть пиздеж и никчемные измышления, – Иуда приосанился, – а ваши злодеяние – полное говно!

Публика словно рой разбуженных пчел издала неодобрительный гул.

– Довести до креста сына божьего – вот истинное зло, блять, хуеплёты вы бесполезные!

Гиммлер вскочил со стула.

– Да что ты о себе возомнил, жалкий еврейский предатель? Жидяра! Я убил тысячи, нет, миллионы людей. Я – самый настоящий грешник, а ты – ебучий габбай!

Рейхсфюрер хотел добавить что-то еще, но не успел – откуда-то сзади на него опустилось блестящее лезвие. Генриха Гиммлера разрубило почти на две половинки.

– Разорался как петух. – отчеканил Аттила, вытирая саблю. – Настоящий злодей всегда убивает саблей. А ты все «шмусер»… Хуяссер!

Аттила расхохотался.

– Мой герой! – пьяная Мэри бросилась на шею варвару, но тот с отвращением ее отшвырнул.

– Пошла на хуй, тифозная дрянь!

Такого обращения с женщинами барон Жиль де Ре стерпеть не мог.

– Она же дама, как ты смеешь, залупа собачья? – гневно воскликнул де Ре, доставая кнут.

Атилла услышал сухой, словно пистолетный выстрел, щелчок. Кнут обвил горло могучего варвара, барон дернул за рукоять, и голова правителя гуннов слетела с плеч.

На этом инцидент был бы исчерпан, если бы не товарищ Андрей Чикатило. Тихий Андрюша достал свой прославленный нож.

С этого и началась настоящая заварушка. Кровь, кости, кишки и мозги сплелись в одном безумном танце, оседая на полу, на стенах и даже на потолке. Сотня прославленных злодеев выпускала свой гнев. Они убивали друг друга тысячью различными способами: кромсали, грызли, царапали, резали, душили и откусывали яйца.

Но всему приходит конец. Звуки битвы стали стихать, оборачиваясь редким криками, выстрелами и ударами стали.

Последней «выжившей» оказалась малышка Мэри. Из ее рта капала кровь, она только что перегрызла горлу Иосифу Виссарионовичу. Все было бы прекрасно, если бы не Чарльз Мэнсон, который воткнул в нее нож перед своей смертью. Сделал он это в своих лучших традициях. Поэтому через несколько минут скончалась и Мэри.

Когда кровь уже начала подсыхать, а мясо пахнуть тухлятиной, дверь в залу приоткрылась, пропуская в дверной проем широкоплечего мужчину с огромной головой, увенчанной рогами. Он с тоской оглядел бардак в своей гостиной и горестно покачал головой.

– Ебаные тупые обмылки! – заорал Сатана, – ебать рогами ваших матерей, говноеды! Оставить на час нельзя!

Он пнул голову Атиллы, которая весело отскочила в угол комнаты.

– Ну надо же, все засрали! Ебучий случай!

Сатана сделал пару шагов назад, брезгливо, не наступая на кровь, выглянул в коридор и заорал:

– Фая! Фаечка! Неси инструмент.

Сатана плюнул на пол и ушел восвояси, матерясь себе под нос.

– Иду! – ответил далекий голос.

Через некоторое время в зал заглянула усталая женщина лет шестидесяти. Фая оценивающе осмотрела степень загрязнения комнаты.

– Иисус-спаситель! – уборщица покачала головой.

С этими словами она швырнула в комнату несколько ведер, кучу тряпок и десяток швабр.

– Сейчас же поднялись и убрали за собой бардак, аристократы хуевы! – крикнула она властно, – Потом продолжайте веселиться.

Она, грузно топая, вышла за дверь.

Первой поднялась Мэри, она привычно взялась за швабру и пошла расталкивать остальных великих грешников.

Снайпер

На крыше ветер дул еще сильнее. Казалось, что эти проклятые порывы ветра обладают всего лишь одним единственным фанатичным желанием – сорвать тебя с крыши и швырнуть с высоты небоскреба на холодный и грубый асфальт. Фиксация на смерти. Может быть, ветер ведет себя так только осенью, в холодную тоскливую погоду? Я не помню. Но будь я ветром в этом бренном подлунном мире, никто бы и думать не мог просить у меня пощады. Особенно проклятой жидкой осенью. Я бы подружился со снегопадом, и совместными усилиями мы бы устроили холодный ад этим никчемным людишкам.

Я слышал, что чем выше ты забираешься, тем ближе к Богу становишься, но на крыше этого небоскрёба творцом и не пахнет. Нет и намёка. Одни хмурые тучи, несущиеся по небу с чудовищной скоростью. Так рухнула Вавилонская башня… Но этот небоскрёб всё ещё стоит…

Холодно. Я сидел на своем квадратном чемоданчике и пил горький кофе из бумажного стаканчика, если только эту дешевую черную смолу можно назвать этим благородным напитком. Вонючая кислая дрянь. Почему я вообще это пью?

Что я вообще здесь делаю?

Вспомнил. Сюда меня загнала работа. У всех должна быть работа. Выбирай карьеру, твою мать. Я остановил свой выбор на стрельбе, на том, что лучше всего у меня получается. Я стреляю, как ебучий Бутч Кэссиди, как сраная Мотоко Кусанаги, как пуританский выродок Соломон Кейн. Я далеко не молод, но лучше всех делаю свою работу. Посмотрите на мои тёмные мешки под глазами, которые выглядят как раковая опухоль. Они говорят о многом. Я почти не сплю, только стреляю. Не то чтобы это мне не нравилось…

Я допил кофе и бросил стаканчик под ноги. Бумажный стаканчик тут же унес ветер, посудинка сделала нескольких прощальных танцевальных па и скрылась из виду в безумном диком танце. Пошел ты на хуй, стаканчик. У меня еще есть что выпить.

Я сунул руку во внутренний карман и достал оттуда серебряную фляжку.

Хотя… Я с сомнением посмотрел на блеск метала и, вздохнув, убрал тару назад, в родной тёплый карманчик.

Нет, сейчас не время пить, как бы ни хотелось. Лучше покурить. Где мои сигареты? Правильно, в кармане мятого плаща. И где я взял это обоссанное тряпье? Снял с мертвого лейтенанта Коломбо? Я не помню.

Ага! Вот она родная, мятая мягкая пачка сигарет «555». Золотая моя. Я сунул сигаретку в рот. Прикурить от спички – та ещё ебаная проблема. Проклятый, сука, ветер. На тринадцатой спичке мне повезло. Чертова дюжина. Наконец, я могу выдыхать дым, устало облокотившись на перила.

Я