Пять королевств Ирландии - Джеймс Стефенс

Но, когда она растянулась в теплой и удобной кровати, ей пришла в голову мысль о том, что сейчас Кримтанн, сын Аэда, должно быть, поджидает ее в Клуйн да Хиллех, она подумала об этом еще недавно столь любимом и желанном юноше, как о чем-то удивительно нелепом и далеком. А то, что он ждал ее и сходил с ума от неизвестности, волновало ее не больше, чем кустарник на обочине дороги.

И она спокойно заснула.

Глава 5

Утром, когда все сидели за завтраком, четыре ms священника попросили встречи с королем. Когда их ввели в трапезную залу, Ард-Ри посмотрел на них строго и неодобрительно.

— Что может может быть за дело в воскресный день? — потребовал он ответа.

Один из братьев — с гладко выбритым длинным подбородком, тонкими бровями, глубоко посаженными глазами и суровым, недобрым взглядом — вышел вперед и стал отвечать на вопросы короля. Его нервные, беспокойные пальцы ни на минуту не оставались неподвижными, он то сплетал, то расплетал их, то нервно стискивал пальцы одной руки пальцами другой; казалось, его руки живут собственной непонятной жизнью.

— Конечно же, — сказал он, и пальцы его правой руки зажали и совершенно лишили подвижности пальцы левой, — конечно же, мы согрешили и нарушили закон по приказу.

— Объясни, что ты хочешь сказать.

— Мы были столь поспешно посланы к тебе нашим настоятелем, Моласием из Девениша, что должны были пуститься в путь в воскресенье.

— Моласий — благочестивый и набожный святой отец, — прервал рассказ король, — один из тех, кто не одобрит и не разрешит отправиться в дальний путь в воскресенье.

— Нам было приказано пойти к тебе, — сказал непреклонный церковник, и похоронил пальцы правой руки в кисти левой так сильно и решительно, что, казалось, они уже никогда не увидят света. — На одного из братьев Девениша возложена обязанность, — продолжил он, — выгонять скот на пастбище до утренней зари, и этот брат сегодня утром, возвращаясь с пастбища, увидел восьмерых юных воинов, которые сражались — воскресным утром.

— Утром в воскресенье? — вскричал Дермод. Церковник только кивнул.

— Рассказывай дальше, — гневно потребовал король.

Внезапный страх сжал сердце Бекфолы.

— Не стоит рассказывать столь ужасные истории в воскресенье, — взмолилась она. — Этот рассказ не принесет никому ничего хорошего.

— О нет, он должен быть досказан, моя дорогая, — сказал король.

Тогда церковник, который держал речь, посмотрел прямо на нее. Взгляд его был мрачен и неумолим; казалось, он угрожает королеве. По приглашающему жесту короля он сразу же продолжил свой рассказ.

— Из восьмерых воинов семеро было убито.

— Они уже в аду, — мрачно проговорил король.

— Да, они в аду, — с исступленной радостью подтвердил церковник.

— А тот из них, который не был убит в этой битве?

— Он жив, — отозвался церковник.

— Как и следовало ожидать, — согласился монарх.

— Продолжай свой рассказ.

— Моласий похоронил этих семерых негодяев и снял с их грешных шей и с их непристойных рук, а также с их лишенного благословения злополучного оружия груз золота и серебра, который едва смогли поднять двое здоровых мужчин.

— Груз золота, который едва могут поднять двое! — задумчиво произнес король.

— Именно столько, — сказал тощий церковник. — Не больше, не меньше. И он послал нас к тебе, чтобы узнать, какая часть этого нечестивого сокровища принадлежит братии Девениша, а какая часть должна стать собственностью короля.

Бекфола снова вмешалась в беседу, она заговорила несколько поспешно, торопливо и, быть может, необдуманно:

— Пусть братия Девениша возьмет себе все драгоценности, ибо они были обретены в воскресенье и никому не принесут добра.

Церковник снова взглянул на нее холодным взором, слегка прищурив глаза. Из узких щелочек на нее сурово смотрели серые холодные глаза. Ожидая ответа короля, он не сводил с нее осуждающего взгляда.

Дермод обдумал услышанное, слегка покачал головой, как бы не соглашаясь с доводами, которые показались ему неубедительными, затем кивнул, как бы соглашаясь с разумными помыслами.

— Да будет сделано так, как посоветовала милостивая королева. Пусть искусные мастера изготовят из этого золота и серебра гробницу и выбьют на ней мое имя и сегодняшнюю дату. Это будет данью памяти моей бабке, подарившей жизнь ягненку, лососю, а затем и моему отцу, Ард-Ри. А из той части сокровища, которая останется после сооружения гробницы, пусть будет выкован пастушеский посох для Моласия, благочестивого слуги Божьего.

— Мой рассказ еще не закончен, — проговорил угрюмый церковник с подбородком, более всего напоминающим наконечник копья.

Король задвигался с веселым нетерпением.

— Если ты продолжишь его, — сказал он, — он несомненно через некоторое время все же подойдет к концу. Камень за камнем составляют дом, сердце мое, а слово за словом образуют рассказ.

Церковник охватил себя руками, съежился так, что стал казаться еще более тощим; вид его стал еще более грозным и устрашающим.

Он прошептал:

— Кроме юноши по имени Фланн, который участвовал, но не был убит в этой битве, еще один человек присутствовал при этой дикой воскресной битве, которая приведет всех ее участников в ад, потому что попирает закон.

— Кто этот человек? — спросил непонятно почему встревоженный монарх.

Церковник выставил вперед свой тощий острый подбородок и еще сильнее нахмурился.

— Это была жена короля, — почти прокричал он. — Это была женщина по имени Бекфола. Это была именно эта женщина, — прорычал он и указал на королеву длиннющим тощим негнущимся пальцем.

— Собака! — вскричал король, привставая.

— Если это была женщина… — прокричал церковник.

— Что ты имеешь в виду? — спросил король, вне себя от гнева, но уже охваченный неясным страхом.

— Если она женщина этого мира, она должна быть наказана за подобный проступок, если же она — женщина из мира сидов, она должна быть изгнана, но утром этого святого дня она была в Волшебной Стране, и ее руки обвивали шею Фланна.

Ошеломленный король тяжело опустился на трон, переводя изумленный взор с одного на другого, а затем обратил невидящий, затуманенный страхом взор на Бекфолу.

— Это правда, биение моего сердца? — прошептал он.

— Да, это правда, — ответила Бекфола и вдруг побледнела под взглядом короля.

Он указал ей на дверь.

— Иди на свою встречу, — запинаясь, но все же решительно произнес он. — Иди к своему Фланну.

— Он ждет меня, — проговорила Бекфола со стыдливой гордостью в голосе, — и мысль о том, что он ждет меня, терзает мое сердце.

И она пошла прочь из дворца. Она ушла из Тары, и нигде — ни в Ирландии, ни во всем смертном мире — ее больше никогда не видели, и ничего