Том 1. Новеллы; Земля обетованная - Генрих Манн

— Да, — не без гордости отвечала она, — папа все их строил. Вы знаете, он сначала добился постановления магистрата, а потом сам взял подряд. Папа мастер устраивать такие дела, — закончила Гретхен с видом весьма значительным.

— И вдобавок у него столь прелестная дочка, что для одного человека это, право, даже слишком много.

— Ну, уж это вы пустяки говорите, — не без задора улыбнулась Гретхен. Она вдруг почувствовала себя окрыленной. Что бы теперь ни произошло, она уже не утратит присутствия духа.

— Я говорю серьезно, можете не сомневаться, — настаивал господин Штольценек, но Гретхен — не на такую напал, — вскинув ресницы, отвечала:

— Расскажите кому-нибудь еще.

— Я давно вас заметил. Ведь вы та самая милая барышня, что на днях кивнула мне из окна на Геббель-хенштрассе и уронила пыльную тряпку.

Гретхен закусила губу.

— Ах, нет! Я живу на Майзенштрассе.

Но он, не смущаясь, тем же обольщающим голосом продолжал:

— Как там называется ваша улица, мне безразлично. Я говорю о вас, и сомнениям здесь не место.

Гретхен благодарно засмеялась, — на ресницах ее дрожала слеза. Но он уже не смотрел на нее. Его глаза прыгали с предмета на предмет, рука то и дело дотрагивалась до полей цилиндра, все его тело, обтянутое длиннополым и узким в талии пальто, вихлялось, он хохотал и в то же время успевал кривить рот в скорбную усмешку. Гретхен никогда раньше не замечала, что у него такое узкое лицо и такой приплюснутый нос. Но зато локон, выбившийся из-под цилиндра, был ей хорошо знаком. Его рот, сохраняя трагическое выражение, извивался среди глубоких продольных морщин, как танцор на проволоке. А какие глаза были у господина Штольценека! Его черные ресницы и брови с кричащей резкостью выделялись на бледной жирной коже. Это было прекрасно до боли! Когда он сверху вниз взирал на Гретхен и черные ресницы опускались на его синие, как ночь, глаза, — казалось, это плакучие ивы склоняются над лугами.

Под ивою гномики пляшут… —

вспомнилось Гретхен. Глаза господина Штольценека были, как меланхолический ландшафт. Должно быть, немало тяжелых переживаний выпало на долю этого человека! Смутное желание утешить его пронзило все существо Гретхен. Но он вздохнул раньше, чем успела вздохнуть она.

— Да, вы удачно выбрали себе родителей, барышня. Вы и знаетесь-то, наверно, только с высокопоставленными людьми. А мы, грешные, едва появимся в городе, как хозяйки уже кричат друг другу: «Соседка, снимай-ка белье с веревок, актеры едут!»

— Ну, это уж чересчур! — возмутилась Гретхен.

— Да, вы так рассуждаете, а вот попросите свою мамашу пригласить меня, и в этот день вам, пожалуй, придется заштопать вдвое больше чулок, чем обычно.

Гретхен склонила чело: то была правда.

— Здесь я принят только у фрау Вендегаст.

— Ах! — воскликнула Гретхен. — Это такая…

— Вот видите. А все потому, что она принимает у себя нашего брата актера.

Гретхен хотела что-то сказать, но поперхнулась. Так, значит, при встрече с фрау Вендегаст вовсе не обязательно спасаться бегством?

И Гретхен, рука об руку шагавшей с актером по городскому валу, вдруг открылась другая жизнь, жизнь, которую она и ее подруги считали до ужаса смелой и недоступной для таких, как они.

Как хороша эта новая жизнь!.. Господин Штольценек произнес:

— Слава богу, не у всех такие отсталые взгляды. В Вене, например, мы вращались в самом избранном обществе.

— Вы служили в Вене?

— Разумеется, в придворном театре. Мне, конечно, не следовало бы связываться со здешней шушерой, но в артистах заложена страсть к перемене мест.

— Как это, наверно, интересно: быть артистом!

— Святое призвание, барышня! Но вы, кажется, не хотите идти со мной дальше? Сейчас начнется город, и кто-нибудь из знакомых может встретить вас с актером.

Лицо Гретхен пылало. Она вращала глазами, желая отклонить от себя страшное подозрение. Но то была правда, и она не могла ничего поделать.

— Не беспокойтесь, — продолжал он. — Я не обидчив. Идите спокойно домой, обедайте, а я подожду, может, кто-нибудь и угостит меня тарелкой супа.

— Ах, да разве у вас нет денег?

— О, конечно, есть и очень много. — Он засмеялся. — Но они помещены в надежные предприятия. Это очень выгодно, барышня. Да, кстати, спросите при случае, не нужен ли вашему папаше конторщик. Я отлично стенографирую.

— Но вы же артист!

— Само собой разумеется. Не пугайтесь так отчаянно. Я сегодня вечером играю в «Банкротстве» и, понимаете ли, целый день не могу выйти из роли. Помимо всего прочего, уже одно мое происхождение не позволило бы мне… Я ведь незаконный сын знатных родителей.

Она с благоговением взглянула на него. Он снисходительно заметил:

— Мы еще увидимся. Черкните мне как-нибудь, барышня. Вам, должно быть, известен мой адрес?

Как часто Гретхен воздымала взоры к его окну! А как-то раз, — правда, без Эльзы Бауманн она бы на это не отважилась, — даже взбежала по лестнице и сотворила молитву у двери, где висела дощечка с его именем. Гретхен ощутила страшную слабость в коленях; еще бледная от нахлынувших воспоминаний, она подняла на него глаза, но он слегка притронулся к цилиндру, выразил надежду вскоре опять свидеться с ней и удалился легкой и элегантной походкой, прежде чем она отдала себе в этом отчет.

V

— Почему я опоздала к обеду? Мамочка, примерка продолжалась до половины первого, а потом я встретила докторшу Гарниш; ты же знаешь, какая сплетница эта старая карга.

Фрау Геслинг позабыла о своем гневе.

— Что же она рассказывала?

Гретхен стала врать, не задумываясь. Она вышла из своей спячки. Жизнь вдруг сделалась страшно интересной: у нее была тайна, была область, ей одной принадлежащая, куда никто не смел даже заглянуть. Словно она катилась на коньках по самому краю городского рва, там, где прорубь. Не исключено, что дамы — Роше и Поппи — посплетничали о ней у фрау Вендегаст. Возможно также, что Матильда Бенш видела ее из окна. Тогда всему городу уже известно, что у нее что-то есть с господином Штольценеком. Конечно, они думают, что это связь. «Я бы тоже думала», — призналась себе Гретхен, и ей даже почудилось, что так оно и есть. Сердце ее билось при воспоминании о пережитом. Все, что он говорил ей, вновь звучало в ее ушах.

— Что это ты краснеешь? — спросила фрау Геслинг. — Папа совсем не то хотел сказать.

Гретхен вообще не слышала, что сказал папа, но только еще больше покраснела и тут же принялась чернить Матильду Бенш, на случай если та