Сеньора - Жозе де Аленкар

Его смех показался Аурелии неприятным, и она убрала монету обратно в кошелек. С отстраненным видом перебирая карты, она произнесла:

– Говорят, что если смешать воду и вино, то из двух превосходных напитков получится один ужасный. То же самое происходит, если к добродетели примешивается порок. Человек становится чем-то средним: не хорошим и не плохим. Он недостоин любви, но и не вызывает отвращения. Понимаете, что чувствует женщина… Что почувствовала одна моя подруга, когда поняла, что любит такого противоречивого мужчину, воспитанного нашим обществом.

– С этой вашей подругой я, кажется, знаком. Наверное, она предпочла бы, чтобы ее муж не имел ни добродетелей, ни пороков, а был просто каторжником?

– Наверное. Если бы он был каторжником, она тотчас разорвала бы кандалы, которыми они были скованы, и освободила бы и себя, и его, пусть даже это принесло бы страдание ее душе. Но я…

– Вы? – спросил ее муж, заметив ее нерешительность.

Аурелия подняла опушенные длинными ресницами веки и направила на Сейшаса сияющий взгляд больших карих глаз. Приблизившись к мужу, она заговорила взволнованным глубоким голосом:

– Я? Мне было бы все равно, будь он самим Люцефером, если бы он мог до конца моих дней обманывать меня, а я верила бы в его любовь, наслаждаясь ею. Но как можно поклоняться идеалу, ежечасно видя перед собой его прообраз, вызывающий лишь насмешку и неприязнь? Эта пытка страшнее, чем танталовы муки, хуже, чем любая жажда и любой голод.

Сказав эти слова, Аурелия встала и ушла в свои покои.

– Где Аурелия? – спросила дона Фирмина, отойдя от окна.

– Она уже удалилась. Ночь так прохладна и тиха; должно быть, Аурелии неприятно это безмолвие. Доброй ночи!

На следующий день было воскресенье.

За обедом Аурелия сказала мужу:

– Мы женаты уже больше месяца, и я думаю, нам пора нанести несколько визитов.

– Мы можем сделать это в любое время, когда вам угодно.

– Тогда завтра в полдень, если вы ничего не имеете против.

– Не лучше ли вечером? – спросил муж.

– Вам неудобно днем?

– Я не хотел бы пропускать рабочий день.

– В таком случае визиты точно следует назначить на первую половину дня, – ответила Аурелия с улыбкой. – Я заслуживаю внимания мужа. Как вы думаете, дона Фирмина, разве можно предпочитать мне службу?

– Конечно, нет! – отозвалась вдова.

Сейшас не возражал. Сопровождать жену всегда, когда она того пожелает, входило в число возложенных на него обязательств, которые он был намерен выполнять неукоснительно.

VII

Сейшас написал начальнику письмо, в котором сообщал ему о том, что не сможет появиться на службе, и объяснял свое отсутствие существенными обстоятельствами; а вместе с этим письмом направил несколько документов, которые подготовил заранее.

Когда Фернандо вошел в залу, Аурелия смотрела в окно.

– Какое жаркое утро!.. Не лучше ли отложить наши визиты? Как вы считаете?

– Вам решать. Я еще могу успеть в контору.

– Давайте сначала позавтракаем, а затем я решу.

Когда они встали из-за стола, Аурелия так и не назвала своего решения. Сейшас понял, что она хотела ему досадить, в чем, должно быть, находила особое удовольствие, и смирился с тем, что потеряет целый день.

Около часа дня Аурелия обратилась к мужу со словами:

– Предлагаю сегодня пообедать раньше обычного и выехать в пять. Подходит ли вам это время?

– Мне подходит любое время, которое вы назначите.

– Возможно, вам не хочется выезжать вечером. Тогда визиты можно перенести на завтра, на одиннадцать.

– Завтра так завтра.

– Вы пропустите еще один рабочий день?

– Да, если это необходимо.

– Нет, мы поедем сегодня вечером.

Аурелия позвала слугу и отдала ему свои распоряжения. Как и было решено, она перенесла обед на более раннее время; в пять часов она уже спускалась по лестнице своего роскошного особняка, у главного входа в который ее ждала элегантная виктория[43], запряженная парой лошадей породы Кабо.

Девушка была одета в платье из голубого муара, прошитое серебряной нитью, цвет которого подчеркивал нежный оттенок ее светлой кожи. Изящно поставив носок туфли на подножку, она поднялась, а затем наклонилась, чтобы разместиться в обитом желтой материей экипаже; и в каждом ее движении было столько грации, что она напоминала легкокрылую порхающую бабочку, которая прячется в чашечке цветка.

Пышное платье Аурелии заполнило весь экипаж, так что ее мужу пришлось потесниться. На фоне ослепительно красивой жены он казался невзрачным. Никто не замечал его; все взгляды были обращены только на Аурелию, которую приветствовали, словно королеву, вернувшуюся после недолгого отсутствия.

Экипаж останавливался напротив домов, перечисленных в списке, который получил кучер. Сейшас подавал жене руку, чтобы помочь ей выйти, и вел ее до лестницы, по которой она поднималась одна, поскольку обе ее руки должны были быть свободны, чтобы она могла плыть по морю шелка, кружев и драгоценностей, в наши дни составляющих мир богатой женщины.

В гостиных в центре внимания по-прежнему оставалась Аурелия, которую тотчас окружали нетерпеливые дамы и восхищенные господа. Сейшаса если и замечали, то только чтобы поприветствовать, как того требуют правила хорошего тона. В одном доме, где Аурелии были особенно рады, его и вовсе приняли за слугу.

В других обстоятельствах подобное отсутствие внимания к его персоне, возможно, не вызывало бы у Сейшаса раздражения. Может быть, он, напротив, почувствовал бы удовольствие, гордясь тем, что любим столь прекрасной женщиной, которая является предметом всеобщего восхищения и обожания. Тогда он, вероятно, подумал бы, что общество, преклоняясь перед его женой, чья любовь принадлежит ему, отдает должное и ему самому.

Но находясь в своем настоящем положении, Сейшас был настроен думать иначе. Чем больше превозносили его жену, с которой его связывал расчет, а не любовь, тем более униженным он себя чувствовал. Преувеличивая свой позор, Сейшас сравнивал себя с аксессуаром или украшением, принадлежащим сеньоре.

Разве не сказала Аурелия в тот роковой вечер, первый после свадьбы, что муж – «обязательный атрибут порядочной женщины»? Что именно поэтому она его купила? Она была права. Находясь рядом с ней в экипаже или в гостиных, именно в таком качестве он представал, играя ту же роль, что веер, шаль или украшения в наряде жены.

Когда он подавал ей руку, чтобы она вышла из экипажа, или нес ее кашемировую накидку, он мало чем отличался от кучера, управлявшего экипажем, или лакея, открывавшего его дверцу для госпожи. Единственное различие состояло в том, что обязанностью Сейшаса было ухаживать за Аурелией, как обычно за дамой ухаживает господин, а в его отсутствие – пользующийся наибольшим уважением слуга.

Одним из последних супруги посетили дом Лизии Суарес, которую до замужества Аурелии считали ее самой близкой подругой.

После приветствий и поздравлений в адрес Аурелии разговор замедлился в поиске темы, и тогда острая на язык Лизия воспользовалась возможностью съязвить. Ничто не доставляло ей большего удовольствия, чем наносить уколы Аурелии, которую она часто задевала за живое.

– Помните, Аурелия, как вы определяли цену каждого из женихов? – сказала язвительная Лизия, повышая голос, чтобы ее все слышали.

– Помню! Прекрасно помню! – ответила Аурелия с улыбкой.

– В таком случае вы, конечно, не забыли и того, что однажды сказали мне об Алфредо Морейре. Вы оценили его не более чем в сто конто и добавили, что можете позволить себе более дорогого мужа.

– Разве я солгала?..

– Так, значит, господин Сейшас… – перебила ее Лизия и сама прервалась, с ехидной улыбкой обратив на Аурелию колючий взгляд.

– Вы можете спросить у него сами! – ответила та и обернулась к мужу.

Ни после того, как Сейшас оказался во власти Аурелии и взял на себя обязательство выполнять все ее капризы, ни тем более до этого смирение не требовалось ему так сильно, как теперь, в минуту столь ужасного унижения.

Он