Венгерский рассказ - Клара Бихари

Советник не успел оглянуться, как Клара исчезла, оставив его в обществе молодого барона Липинского. Советник и барон удивленно огляделись, затем недоуменно посмотрели друг на друга и тоже вошли в зал.

Они направились было к Кларе, уже сидевшей на противоположной стороне, но туфли барона так громко скрипели, что майор с раздражением обернулся и что-то сказал переводчику.

— Герр майор просит, — тоном приказа проговорил переводчик, — герр майор просит, чтобы не мешать игре хождением по залу…

Барон и советник остановились в нерешительности. Майор сердитым, но заученно учтивым жестом указал на свободные стулья возле стены и, подождав, пока они займут места, стал подавать. Клара бросила на отца и своего кавалера уничтожающий взгляд и тотчас перевела глаза на майора. Каждый выигрышный или казавшийся таким удар немца заставлял ее нервно сжимать пальцы ног в открытых сандалетах.

Шани вел со счетом девятнадцать — восемнадцать. Когда советник с бароном опустились на затрещавшие под ними стулья, он с раздражением ударил в сетку. Следующий его удар тоже был неудачен, мяч пролетел далеко от стола. Маленькая цыганочка сунула в рот палец и прикусила его от досады.

— Zwanzig — zwanzig, двадцать — двадцать, — объявил переводчик, и в голосе его прозвучало требование полнейшей тишины.

Мяч только что отбил Шани. Удар был слабый, с высоким отскоком. Майор что есть силы направил мяч в правый дальний угол. Удар, казалось, был неотразим. Но Шани молниеносно повернулся кругом, присел на корточки почти до земли и резко послал мяч через плечо.

Майор этого не ожидал.

— Браво! — воскликнул венгерский полковник.

— Прошу тишины! — тотчас раздался голос переводчика.

Теперь подавал майор. Гимназист резко замахнулся, но, когда немец сделал длинный шаг назад, ожидая удара, он тонко срезал мяч, положив его возле сетки на стороне противника.

Майор, еще не видевший у Шани такого обманного удара, прореагировал слишком поздно. Он ринулся вперед всем своим тяжелым мускулистым телом, сотрясая пол, но опоздал — мяч лежал у сетки.

Он был последним.

— Великолепно! — негромко произнес полковник, обращаясь к суконному фабриканту, который безучастно следил за игрой.

Бывший депутат ненавидел военных, в особенности немцев. Жена его была еврейка, и ему приходилось прятать ее от фашистов. Из вежливости он все же улыбнулся и кисло заметил:

— Третий сет он все равно проиграет…

Клара обожгла фабриканта гневным взглядом. Полковник тоже не согласился с приятелем и начал с жаром доказывать, что этого случиться не может.

— Абсолютно исключено, дорогой мой! — заключил он. — Мальчик был просто великолепен. У него превосходная реакция!

— Увидим, — ответил фабрикант, с нетерпением ожидавший конца поединка. Ему хотелось выкурить сигару.

В начале третьего сета майор сразу выиграл четыре очка. Шани нервировал его стиль игры — бесконечное «качание» мяча, короткие, слабые перекидки, и, когда ему надоедала эта никчемная и однообразная манера (иногда мяч перелетал над сеткой по восемьдесят-девяносто раз), он бил. Однако эти попытки все реже заканчивались успехом, его мячи все чаще попадали в сетку. Майор, очевидно, не хотел рисковать, решив взять противника измором.

Шани проиграл уже семь очков, когда наконец смекнул, что, выпустив инициативу из рук, он позволяет майору навязывать ему свой стиль игры. Гимназист сдвинул брови и, взяв себя в руки, стал упорно бороться за каждый мяч.

Результат не замедлил сказаться. При счете девятнадцать — шестнадцать подача перешла к нему. Немец попросил минуту, чтобы расстегнуть сорочку.

— Шани, не бей, брось пижонить! Качай, как он, и задавишь! — звонко крикнул из-за шведской стенки мальчишеский голос.

— Молчать! — прикрикнул переводчик, обернувшись на возглас.

Гимназист, не вняв доброму совету, ударил и промахнулся. Теперь до победы майору недоставало всего одного очка. Он ударил прямо с подачи Шани. Гимназист отпрыгнул назад и вернул мяч на стол. Майор ударил еще раз, потом еще, но Шани защищался с безукоризненной точностью. В четвертый раз немец не стал рисковать и опять перешел на перекидку. Гимназист отвечал высокими свечками, вызывая противника на удар. Наконец майор не устоял и ударил. Шани в великолепном броске достал мяч, но вторичного удара отразить уже не смог — он был настолько силен, что мяч от ракетки гимназиста отскочил далеко за стол и упал на колени суконного фабриканта.

Таким образом, сын тренера проиграл третий сет, а значит, и игру, а обер-лейтенант — тысячу марок.

Майор постоял, обмахиваясь ракеткой, затем пригладил редкие белесые волосы, аккуратно застегнул сорочку и произнес несколько слов. Переводчик тотчас же перевел:

— Герр майор благодарит вас за прекрасная игра. Вы, сказал герр майор, играете очень хорошо. Настоящий венгерский стиль. Герр майор давно не имел такой удовольствий.

Венгерский полковник нервно поглаживал, вернее, подергивал усы, губы его шевелились, будто он хотел что-то сказать. Суконный фабрикант, понимавший по-немецки, при словах «настоящий венгерский стиль» кисло усмехнулся. Он ясно видел, даже более того, он был уверен в том, что мальчик куда более талантливый и сильный игрок, чем майор, но в то же время мог биться об заклад, что игру он проиграет. Румяный и седовласый священник, оставшийся по ту сторону шведской стенки, был так зол на своего бывшего ученика за проигрыш, что готов был при всех наградить Шани пощечиной, хотя в школе очень его любил. Его преподобие ненавидел немцев до такой степени, что тайком давал своим воспитанникам по монете в одно пенгё за каждый сорванный со стены плакат, призывавший к дружбе с нацистами. Своих антипатий священник не скрывал, и за это епископ, сговорившись с руководством правительственной партии, во время последней выборной кампании запретил ему выступать перед паствой с проповедями.

Лицо возмущенного священника из румяного превратилось в багровое.

Многие в зале разделяли чувства священника. Шани, который до сих пор был фаворитом, в мгновение ока потерял весь свой ореол. Обер-лейтенант досадовал на него за то, что гимназист не оправдал его надежд. Господин советник тоже. Ведь если бы гимназист одержал победу, это выглядело бы так, что он желает понравиться его дочери, а это льстило самолюбию отца.

Шани чувствовал и понимал перемену атмосферы. Угрюмо опустив умное лицо, он пристально рассматривал какую-то точку на поверхности стола. Больше всего его сердило собственное легкомыслие, обижали и трогали за живое разочарованные возгласы мальчишек, подававших мячи.

— Господин обер-лейтенант, — проговорил майор, и в голосе его прозвучал открытый вызов, — не имеете ли вы желания предложить еще одно пари? — Майор впился взглядом в лицо собеседника.

Молодой офицер отнюдь не собирался доставить удовольствие шефу тем, что искренне выскажет свое огорчение и досаду.

— Нет, на сегодня довольно, больше