Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак

Работа индийского мастера — взгляните, какое искусство… А вот это, по-моему, современная сабля из Германии, ее подарил отцу султан Абдул Хамид в тот день, когда назначил его своим первым советником… А у этой сломанной сабли довольно печальная история. Однажды к отцу привели пленного офицера-грека — это было во времена нашей последней войны с Грецией{75}, — и он потребовал, чтобы тот отдал оружие. Но пленный отказался, заявив, что это семейная реликвия, которая вот уже много веков переходит от отца к сыну, и что он скорее сломает клинок, чем отдаст врагу. Моему отцу понравилось благородство и смелость юноши, и он позволил ему сохранить оружие. Однако грек не мог вынести, что его сабля вернулась к нему как дар от турка. Весь день он мучился от уязвленной гордости, а к вечеру сломал злополучный клинок о колено и застрелился из револьвера, который в спешке у него не отобрали. Отец сохранил этот клинок, хотя и сломанный, на память об этой истории, в знак уважения к доблестному греку.

— Грек действительно проявил доблесть, но еще благороднее вел себя турок…

— Вот еще одна печальная история, о ней повествует этот кинжал… В те времена, когда отец был военным посланником в Париже, к нам в дом частенько наведывался один французский депутат, примерно ваших лет. Он прекрасно говорил по-турецки, поскольку когда-то жил на Востоке… Отец позволял моей матери принимать гостей с открытым лицом, и, возможно, поэтому тот человек стал ездить к нам еще чаще. Мать не видела ничего дурного в этом знакомстве: обычно француз приезжал со своей женой; несколько раз он приглашал отца к себе на загородную виллу. Но вот однажды вечером, когда отец был в театре со своими друзьями, этот человек внезапно приехал к нам. Он опустился перед матерью на колени и, целуя ее ноги, признался в страстной любви, моля о взаимности. Мать оттолкнула его, попыталась ускользнуть. Но в этот миг он превратился из человека в зверя и захотел овладеть ею силой. Матери пришлось пойти на хитрость: она сделала вид, что уступает, и увлекла его в то место, где лежал этот кинжал — да, этот самый. И там, схватив негодяя за бороду, она нанесла ему смертельный удар прямо в сердце. Парижские газеты тогда много писали об этом случае. Сочувствие было на нашей стороне, но все же отцу пришлось вскоре покинуть Париж.

Джихан удивлялась собственной фантазии — поразительно, как легко родилась в уме эта история. И как созвучна она оказалась ее теперешнему настроению, ее замыслу! Джихан бросила взгляд на фон Валленштейна и заметила на его лице легкую тень беспокойства, — немец явно насторожился и с мрачноватой усмешкой следил за движениями ее руки с кинжалом. Досадуя, что пробудила в нем подозрение, она поспешила отвлечь его.

— Однако самое красивое и ценное, что есть в коллекции, находится в другой зале. Пойдемте, я покажу вам, если хотите.

Генерал действительно подумал, что обстановка не столь уж безопасна, какой показалась ему вначале, но, следуя за Джихан в другую комнату и любуясь ее стройной пленительной фигурой, он позабыл о своих опасениях.

Она провела его в святая святых дома — во внутренние покои. В воздухе струились изысканные ароматы, проникающие в душу, волнующие воображение. Генералу вдруг показалось, что все это сон, грезы, все, кроме нежной руки, которую он сжимает, и лица неземной красоты — лица Джихан. Ее стройный, ни с чем не сравнимый стан… Привлечь его к себе!.. Огонь страсти жжет, испепеляет сердце — Джихан, поистине твоя красота превосходит воображение!..

— Нет, нет, не сейчас…

Влюбленные глаза Джихан плыли перед ним, она то ускользала, то вновь обжигала своей близостью, подобно мечущемуся пламени костра…

Меч, который она хотела показать генералу, висел над диваном. Джихан сняла его со стены:

— Вот самый ценный и дорогой клинок в коллекции. Наша семья хранит его как реликвию. Он перешел к отцу по наследству от одного из предков, сражавшихся с христианами у ворот Вены{76}. Мой отец, когда погиб последний его сын, призвал меня и сказал: «Пусть будет этот меч даром твоему суженому, да унаследует он святую честь твоих предков».

Генерал принял меч, повторяя про себя слова Джихан: «Ее суженому… Значит, теперь он мой. Я должен наследовать его».

— Да, генерал, — Джихан словно слышала его мысли. — Это мой вам подарок.

«Боже, каким благородством и красотой наградил ты эту женщину!» — невольно подумал фон Валленштейн.

А она вдруг отвернулась от него, начиная беспокоиться. Уж не перепутал ли Селим чашки?

Джихан тяготила роль притворщицы, последние силы были на исходе. Самое страшное, если генерал заметит ее тревогу и вновь почует неладное. Только бы не утратить самообладания и доиграть роль до конца!..

— Нет, еще не время, — шепнула она, вновь отстраняясь от генерала. — Оставь мне свободу хотя бы на эту ночь. Вот меч — он твой, и я — твоя тоже. Потерпи немного, я скоро вернусь.

И она выскользнула из залы, оставив гостя в одиночестве. Он сел на диван и вновь взял в руки благородный клинок. Его взгляд скользил по замысловатой арабской вязи на лезвии, с восхищением останавливался на драгоценной рукояти, инкрустированной золотом. Изящные золотые письмена складывались в стих Корана, смысл которого вряд ли был приятен слуху христианина: «Убивайте их всюду, где найдете». («Их» — относилось к неверным.) Однако неведение спасало генерала, и он продолжал любоваться мечом, а потом и ножнами, усыпанными драгоценными камнями, держа их в вытянутой руке, чтобы лучше охватить взором. Он упирал острие клинка в пол, оценивая упругость лезвия и благородный его изгиб.

— Мой, теперь он мой… И Джихан тоже моя невольница и моя госпожа… Сейчас она придет и вновь будет принадлежать мне — во всяком случае, еще эту ночь…

Прошло четверть часа, а Джихан все не возвращалась. Генерал, потеряв терпение, принялся возбужденно расхаживать по зале, по-прежнему держа в руке меч. Он уже начал ощущать, как странное опьянение разливается по телу, постепенно овладевая им. Он бросился на диван, откинул голову на подушки — казалось, две огромные невидимые руки подхватили его и нежно покачивают. Неведомая сила прогнала мысли, сковала рассудок, постепенно заполняя его тьмой…

Но, прежде чем угасло его сознание, он различил сквозь мутную пелену приближавшийся призрак, полный неизъяснимой красоты и прелести. Джихан вошла в залу, и генерал увидел ее в последний раз. В следующий миг меч выпал из рук фон Валленштейна, и все исчезло в глубоком, как смерть, сне.

Джихан подошла и остановилась возле дивана. Склонившись над фон Валленштейном, она ослабила воротник