Арабская романтическая проза XIX—XX веков - Адиб Исхак

Ты — как эхо первого поцелуя, который Адам запечатлел на щеке Евы: один отголосок порождает другой, а тот — следующий. Тебя передают друг другу от века к веку, ты разлита повсюду. Прекрасно воздействие музыки на ее приверженцев, но она радует и тех, кто лишен одного из ее даров — слуха.

О ты, дочь духа и любви, сосуд горечи и сладости страсти, греза человеческого сердца, плод скорби и цветок радости, аромат букета цветов, собранного из человеческих чувств! О ты, язык любящих и открывательница тайны влюбленных, заставляющая проливать слезы от скрытых чувств, вдохновительница поэзии и собирательница ожерелья рифм, сочетающая воедино мысли с краткостью речи и творящая чувства под влиянием красоты! О вино сердец, увлекающее того, кто его пьет, к горнему миру грез! О придающая воинам смелость и очищающая души верующих! О колебания эфира, несущие призраки душ! О море доброты и изысканности, твоим волнам мы предаем свои души и в твоих глубинах покоим свои сердца! Вынеси же их за пределы сущего и покажи, что скрыто в этих непознанных мирах.

Умножьтесь и усильтесь, о переживания душ и сердец, принимайтесь все, имеющие руки, за постройку храмов этой великой богине. О гений вдохновения, снизойди в сердце поэтов и побуди их восславить это святое, великое дело! О воображение, пусть возрастет фантазия художников и скульпторов, а ты подскажи им новые формы и образы!

О жители Земли, почтите жрецов и жриц музыки, не предавайте забвению ее слуг, воздвигайте им памятники! О народы, чтите и благословляйте и Орфея, и Давида, и аль-Маусили{80}, возвеличьте память Бетховена, Вагнера, Моцарта. Воспой, о Сирия, имя Шакира аль-Халаби{81}, а ты, Египет, — Абдо аль-Хамули{82}. Гордись же, о вселенная, теми, кто рассеял свои души в твоем небе, наполнил эфир прекрасными призраками, научил человека видеть слухом и слышать сердцем. Аминь!

Перевод Г. Боголюбовой.

Из книги «СЛЕЗА И УЛЫБКА»

ЖИЗНЬ ЛЮБВИ

Весна.

Встань, возлюбленная моя, пройдемся среди холмов; снега уже растаяли, жизнь пробудилась ото сна и волнуется в долинах и на скатах. Пойдем со мной, посмотрим на следы ног весны в далеком поле. Пойдем, поднимемся на вершину холма и приглядимся к дрожанию зелени долин вокруг него.

Вот заря весны уже развернула одеяние, свернутое ночью зимы; в него облеклись деревья персика и яблони, выступив, точно невеста в ночь судьбы[17]. Проснулась виноградная лоза; ветви ее обнялись, как пары влюбленных. Побежали ручейки вприпрыжку между скал, повторяя песню радости; из сердца природы показались цветы, как пена на море.

Пойдем, выпьем остатки дождевых слез из чашечек нарцисса, наполним свою душу пением ликующих птиц, поспешим вдохнуть аромат ветерков.

Сядем около той скалы, где прячется фиалка, и обменяемся поцелуями любви.

Лето.

Пойдем со мной в поле, моя дорогая, наступили уже дни жатвы, посев завершил свою жизнь, он созрел от жара любви солнца к природе. Отправимся прежде, чем птицы опередят нас и склюют плоды наших трудов или община муравьев захватит нашу землю. Приди, соберем плоды земли, как душа собирает зерна счастья из семян верности, которые посеяла любовь в глубине наших сердец. Наполним амбары потомством стихий, как жизнь наполнила закрома наших чувств.

Пойдем, подруга моя, расстелем траву, укутаемся небом, положим под головы сноп нежной соломы и отдохнем от дневного труда, слушая ночную беседу озера в долине.

Осень.

Пойдем в виноградник, возлюбленная моя, выжмем виноград и скроем сок его в сосудах, как душа прячет мудрость веков, соберем сухие плоды, извлечем сок плодов и воспоминанием заменим былое.

Вернемся в жилище! Пожелтели листы на деревьях; их разносит ветер, точно желая закутать цветы, которые скончались от горя, когда с ними простилось лето. Пойдем — уже птицы улетели к берегу, унеся с собой радость садов, оставив в одиночестве жасмин; последние слезы падают на кожу земли.

Вернемся! Ручейки остановили свой бег, в источниках высохли слезы радости, холмы сбросили блестящее одеяние. Пойдем, возлюбленная моя. Природу соблазняет дремота, и она прощается с бодрствованием трогательной нехавендской[18] песнью.

Зима.

Подойди ближе, подруга моей жизни, подойди ко мне, не позволяй дыханию снегов разлучить наши тела. Сядь около меня перед этим очагом. Огонь ведь приятный плод зимы. Расскажи мне о деяниях веков. Уши мои утомились от вздохов ветра и стонов стихий. Закрой хорошо дверь и окна. Зрелище гневного лица природы печалит душу мою; вид селенья, сидящего, точно вдова, в сугробах снега, источает кровь из сердца… Налей в светильник масла, о подруга моей жизни! Он скоро потухнет. Поставь его около меня, чтобы мне видеть, что начертали ночи на твоем лице… Дай кубок вина, выпьем и вспомним день сбора.

Подойди ближе. Подойди ближе ко мне, возлюбленная души моей, — огонь погас, и пепел сейчас скроет его… Обними меня: ведь уже потух светильник и мрак победил его… Вот и наши глаза отягчило вино годов… Взгляни на меня взором, насурьмленным дремотой… Обними меня прежде, чем обнимет нас сон. Поцелуй меня — ведь снег уже победил все, кроме твоего поцелуя… Ох, дорогая моя, как глубоко море сна, ох, как далеко утро… в этом мире!

Перевод И. Крачковского.

ВИДЕНИЯ

I

Там, среди луга, на берегу кристального ручейка, я увидел клетку, прутья которой скрепила искусная рука. В одном углу клетки — мертвая птичка, в другом — мисочка, где высохла вся вода, и кормушка, в которой не осталось зерен.

Я остановился, покоренный спокойствием, и со смирением начал прислушиваться, как будто мертвая птица и журчание воды разносили проповедь, которая заставляет говорить совесть и требует разъяснений у сердца. Я вгляделся и понял, что эта несчастная птичка боролась со смертью, изнывая от жажды на берегу текучей воды; она сражалась, изнуренная голодом, среди лугов — колыбели жизни, как богач, за которым захлопнулись двери сокровищницы, и он умер от голода среди драгоценностей.

Через минуту я увидел, что клетка внезапно превратилась в прозрачное тело человека, а мертвая птичка стала людским сердцем с глубокой раной, из которой сочилась рубиновая кровь; края раны походили на губы опечаленной женщины.

Потом я услышал голос, который исходил из раны вместе с капельками крови: «Я — сердце людское, плененное материей и убитое земными законами человека. Среди поля красоты, на берегу источников жизни меня заключили в клетку законов, которые установил человек для чувств. У колыбели красоты творения, среди рук любви я умерло забытым, потому что плоды этой красоты и порождение этой любви оказались запретными