Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас

нет. Там, где обычно голова, что-то вроде цветка. Цветка или растения, у которого все листья шевелятся. – Для объяснения он жутко шевелит пальцами здоровой руки. – Оно погналось за мной, но я убежал.

– Так почему вы остаетесь здесь? Что им помешает прийти сюда за вами?

– Они не покидают туннель, – отвечает он. – А мой отец, – при этих словах он поднимает дрожащего младенца чуть повыше, – может издавать пугающие звуки… очень высокие, они не нравятся крабам. – Мне кажется, черный мутант улыбается. – Они от этого визжат и убегают.

Неудивительно, что они не носят с собой копья или самодельные самострелы. Я опускаю обрез, убедившись, что меня просто хотят предупредить.

– Они тоже мутанты?

– Нет, – отвечает пупырчатый, его единственный ясный глаз серьезен. – Они демоны.

Я бросаю взгляд в сторону чрева туннеля, поглощенного окружающей чернотой, словно черная дыра в черном космосе.

– Не хочу туда идти, – говорю я, – но должен. Мне нужно взглянуть на храм…

– Теперь храм принадлежит им. Они его изменили, – сообщает чернокожий.

Гляжу на него с сомнением.

– Откуда ты знаешь, если никогда туда не ходишь?

– Я заходил недалеко в туннель – в тот раз и увидел краба, – отвечает он. – А мой отец с двумя другими мужчинами однажды прошел его весь до самого конца. Один из мужчин не вернулся, хотя его схватил не краб… Отцу показалось, что это были двое в мантиях. Он издал свои звуки, чтобы отпугнуть то, что преследовало его и человека, который его нес.

– Не входите туда, мистер, – серьезно говорит розовый. Кивает на маленького, который трясется все сильнее, а глаза его все сильнее слезятся, он явно взволнован. – Пит расстроен. Он беспокоится о вас. И думает, что вы пробудите зло.

– Мне жаль. Правда, – говорю я. – Но я – не зло. И не один из них. Я хочу сразиться с ними. Хочу остановить распространение зла.

Впервые я слышу бульканье, исходящее от… Пита, он будто задыхается от мокроты. Розовый наклоняет голову ближе к искривленным губам карлика. Несколько мгновений спустя снова выпрямляется и выглядит мрачным.

– Пит говорит, что тогда хочет пойти с вами. Чтобы защитить вас. Значит, мы тоже идем.

– Ну… Я ценю это, но… Мне тоже не хочется, чтобы вы оказались в опасности…

– Пит настаивает.

Я киваю, наблюдая, как глаза лишенного конечностей спеленатого существа вспыхивают в моем луче.

– Ну… Ладно, – заикаюсь я. – Спасибо, Пит.

* * *

Я предлагаю подождать, пока мои новые спутники не принесут фонарики из своего лагеря, где бы тот ни был, но черный мутант Фалько бормочет:

– Нам не нужны фонарики, Крис.

Хуп, розовый, с огромной дырой в животе, первым спускается к железнодорожному полотну и входит в туннель, достаточно широкий, чтобы поместились две пары репульсорных рельс, идущих в противоположных направлениях. Я двигаюсь в середине (и мне очень нужен фонарик), а Фалько замыкает шествие, держа на одной руке своего отца Пита.

Я слышу, как кое-где вода капает с потолка, а кое-где стекает струйками по изогнутой стене. Слышу, как маленькие живые существа прежде, чем мой луч успевает их коснуться, юркают в наводящие тревогу трещины в стенах или за груды бетонного крошева. Местами из центра железнодорожного полотна выступают балки, поддерживая провисающий участок потолка. Не может быть, чтобы эти колонны находились тут, когда тоннели использовались, наверное, их установили после землетрясения, чтобы не дать обрушиться еще большему количеству зданий. Некоторые крупные трещины в стенах выглядят заделанными. И все же мне бы не хотелось находиться здесь, когда случится еще одно сильное землетрясение.

Молча мы проходим отрезок, где туннель грохочет, а воздух слегка вибрирует. Это не может быть поезд в параллельном туннеле – поезда не такие шумные. Наверное, за стеной какой-то громоздкий механизм или что-то еще. Гул исчезает позади, и атмосфера снова становится мертвенно спокойной. Никто не разговаривает, но раз или два, кажется, я слышу тихое бульканье Пита.

Хуп останавливается, и я чуть не врезаюсь ему в спину. Направляю яркий свет фонарика мимо мутанта и понимаю, что случилось. Впереди туннель до самого изогнутого потолка забит кучами разбитого бетона, перекрученными балками, грудами керамической плитки, отвалившейся от потолка и стен, будто сброшенная драконья чешуя… тут есть даже парочка почти полностью погребенных ховеркаров. Мой гид показывает на один покрытой волдырями рукой и шепчет:

– После землетрясения ремонтники расчистили только помост, чтобы выжившие эвакуировались из храма. Мы можем пройти этой дорогой.

– В храме были выжившие? – шепчу я.

– Думаю, в тот момент там было всего несколько человек, и только один умер. Давай… – Хуп на цыпочках дотягивается до металлических перил и довольно проворно забирается наверх.

С большим трудом взбираюсь на узкий помост (какими бы дружелюбными ни казались мои спутники, я не стану передавать им свой обрез) и отступаю назад, чтобы Фалько мог передать Пита в руки Хупа. Затем наклоняюсь, чтобы помочь подняться Фалько – его тяжелая изуродованная рука мешает справиться самостоятельно (когда он практически падает в мои объятия, я вдыхаю больше запаха моего нового друга, чем хотелось бы, а пахнет он так же, как и выглядит – как труп). Вернув Пита его сыну, Хуп снова встает во главе, и мы начинаем протискиваться мимо горы щебня, которая перегораживает горловину старой подземки. Проход узкий, я не раз цепляюсь пальто за металлические стойки или каменные выступы. На голову льется вода. Я кашляю от поднятой пыли, которая оседает на плечах и на лице. Пылинки мелькают в луче фонарика, словно планктон. Я замечаю, что граффити исчезли. Вокруг больше нет пустых пивных банок.

Коридор тянется очень глубоко, как ствол шахты или тесный туннель внутри пирамиды. По пути я вижу еще несколько машин, застрявших среди руин, освещаю одну – она лежит возле подиума, смятая – и жалею, что сделал это: у похожего на мумию трупа, придавленного панелью управления, уцелели все зубы, а глаз нет.

Но наконец гора начинает отступать от потолка. Здесь яснее, чем в забитой людьми подземке, видно, что после обрушения, случившегося два десятилетия назад, потолок заменили, чтобы перестроить улицы над нашими головами. Но рухнувшие обломки старой улицы по финансовым соображениям не убирали со старых репульсорных путей. Перед нами кусочек Панктауна двадцатилетней давности, почти нетронутый, сохраненный в янтаре тьмы.

Старая улица возлежит на толстом неровном слое из бетона, грязи и камня, несколько покоящихся на нем строений едва не задевают крышами темный потолок. Мы карабкаемся вверх по этому ровному плато. Тротуар в основном уцелел, за исключением тех мест по краям, где он обломился об изогнутые стены туннеля.