Монстросити. Панктаун - Джеффри Томас

– Теперь мы можем идти? – спрашивает Салит.

– Ага. – Загнав в магазин дробовика новые патроны и передернув затвор, я выхожу через вторую дверь в узкий коридор этого темного лабиринта.

На меня выплывают из темноты и попадают в луч фонаря еще три демона.

Я слышу позади Салит стрекотание цикад – все больше монстров набивается в мозговой центр. У меня создается впечатление, что они не столько приходят из какой-то части храма или из туннеля подземки, сколько проникают в наше измерение из другого и гораздо быстрее, чем мы можем их перебить.

И тут в мои барабанные перепонки вонзаются острые шилья. Я слышу, как Салит кричит в своем шлеме. Боль такая сильная, что я невольно роняю дробовик, зажимаю уши ладонями, падаю на пол и сворачиваюсь калачиком, как эмбрион. Салит падает мне на спину, ее вопль сливается с неслышным визгом, который сжигает мой мозг, точно плазма энцефалоны.

И внезапно все стихает.

Подняв взгляд от пола, в панике хватаю свой фонарик и вижу, что демоны пропали. Вместо них из темноты ко мне наклоняется отвратительное черное лицо. Знакомая вонь, но я почти не чувствую досады, а Фалько произносит:

– Идемте с нами… мы знаем дорогу.

Хуп помогает Салит подняться, и мы собираем наше оружие. Фалько с Питом на руках ведет нас, и мы выбираемся из Храма Горящего Ока.

* * *

Серебристые под сероватыми катарактами надвигающегося разложения глаза таращатся на меня не более бездумно после смерти, чем при жизни. Зияют пасти, обнажая гребни хрупких скошенных клыков. Оловянного цвета чешуя и зазубренные плавники на фоне пластов грязного колотого льда. Это все неприятно напоминает мне мистера Голуба. Я люблю рыбу без голов и плавников (и в кляре), это наводит меня на мысли об искусственных животных, которых выращивают на работе у отца Салит. Интересно, растят ли там стаи безголовых рыб в аквариумах с зеленоватым раствором, присоединенных проводами к бурлящей системе жизнеобеспечения? Образ неприятно напоминает тех трех втиснутых в прозрачные боксы огромных энцефалонов, которым я всего несколько часов назад провел грубую лоботомию.

Какими бы неаппетитными ни выглядели эти чешуйчатые рыбины, я, по крайней мере, знаю, что это такое. Но как насчет тех бледных, скользких сгустков плоти с бесформенными, бескостными конечностями, покрытыми огромными присосками? Их сплющенные и сдутые морды, похожие на выброшенные резиновые маски, озадачивающе напоминают лица тучных человеческих младенцев. Указана цена, но этикетки нет. Я показываю на них молодому человеку, который стоит за прилавком с морепродуктами.

– Что это?

Он только пожимает плечами, но вежливо повторяет стоимость. Я бы лучше поджарил тех энцефалонов…

Салит подплывает к моему локтю и жестом показывает, что я должен следовать за ней к прилавку с деликатесами. Она заперла шлем, куртку, рубашку с длинными рукавами и пояс со снаряжением в багажник своего ховеркара и осталась в черной футболке, заправленной в грязные форменные брюки, ее блестящие ботинки почти белые от налипшей грязи и пыли. Уверен, я такой же взъерошенный, если не больше. Ни одному из нас нет до этого дела.

По дороге в супермаркет я спросил Салит, не страшно и не стыдно ли ей быть замеченной на публике – возможно, коллегами – с мужчиной, которого недавно допрашивали по поводу убийства. Она ответила, что нет. Но сказала, что хочет знать, почему я убил свою девушку. В конце концов, она (А) форсер и (Б) моя новая девушка.

– Подожди, пока мы доберемся до моей квартиры, – ответил я.

– Тогда давай купим что-нибудь на ужин, – предложила она.

И вот я здесь. Два часа назад сражался под городом с внеземными ракообразными демонами, а теперь выбираю в супермаркете замороженную пиццу. Что ж, это свежая средиземноморская пицца, маслины и все такое, так что я не жалуюсь. Но сейчас такое прозаическое занятие кажется мне сюрреалистичней времени, проведенного в подземном мире.

Пока мы рассматриваем другие деликатесы, я бросаю взгляд на грузного человека с сальными волосами и еще более сальными усами, который исподлобья пялится на меня. Подозрительно и с открытой враждебностью. Я тут же опускаю взгляд, но когда снова поднимаю, мужик по-прежнему открыто таращится на меня, поэтому я снова отвожу глаза из инстинктивной безропотной вежливости, животной покорности перед более сильным зверем. Но забываю о том, чего он не знает – что я теперь убийца. Убийца одного человека, и одного мутанта с рыбьим лицом, и не знаю скольких слуг Пришлых, и мне бы хотелось убедить себя, что этот похожий на сантехника хрен с пивным брюхом – троюродный брат Голуба, так что я мог бы притащить из соседнего отдела замороженную индейку (без головы) и пробить ею низкий лоб этого типа.

Он уже ушел. Что у него за проблема была? Грязь на моем пальто и ботинках? То, что я с калианкой? Возможно, он увидел каменную настороженность, слишком легкую склонность к жестокости, помимо воли проявившиеся в моих глазах, и просто насторожился на животном уровне. Но мне все равно. Это был токсичный контакт, и он испортил мне настроение.

В другом проходе Салит тянется к коробке с печеньем на верхней полке. И роняет ее с громким стуком. Женщина с тележкой позади Салит резко останавливается и с отвращением вздыхает, поскольку моя девушка напугала ее этой «непростительной» неуклюжестью и, самое главное, помешала делать покупки, задержав на целых три секунды. Женщина, кажется, понимает, что мы с Салит вместе, и смотрит на меня, а я отвечаю взглядом, который говорит: «Мне и тебя хочется угостить замороженной индейкой». Тетка быстро отводит взгляд и принимается старательно толкать тележку.

Салит оборачивается и видит мое лицо.

– Что не так?

Горьким шепотом рассказываю ей о вздыхающей женщине и сердитом мужике.

– Ради чего я это делаю? – спрашиваю ее. – Зачем мы с тобой рискуем жизнями, пытаясь помочь этим людям, спасти весь этот вонючий город?

Моя девушка отвечает, указывая в сторону:

– Ради него.

Я следую взглядом за ее жестом и вижу малыша чум, который едет в другой тележке для покупок, в его огромном улыбающемся рту еще нет бесчисленных рядов зубов, а подбородок скользкий от слюней.

– Он вырастет таким же, как все, – сердито бормочу я. – Меня просто воротит от того, насколько все испорченное и больное… до самого основания.

– Мы ведь тоже испорченные? Это все инь и ян. Этот город может быть как красивым, так и